Юнас Бенгтсон - Письма Амины

Или, например, можно процарапать дырку в артерии пружиной из матраса.

Но у меня для этого не хватает энергии, меня не хватает даже на то, чтобы свернуть сигарету. Сижу, курю туго скрученные Жирной Гретой сигареты и фантазирую о самоубийстве, как двенадцатилетний мальчик, который думает о взрослых женщинах.

Иду по коридору, балансируя с двумя чашками чаю в руках. Пытаясь ничего не пролить, локтем стучу в дверь Томаса. На второй раз он открывает. Он явно рад меня видеть. На столе груда журналов по электронике, он складывает их стопкой, чтобы освободить место для чая.

— Я боялся, что в прошлый раз сказал что-то не то.

— Почему?

— Раз ты не приходишь… и вообще…

— Я просто немного устал.

— Да, я так и подумал. Не хотел тебя беспокоить, раз уж ты хочешь побыть в одиночестве.

Я сажусь, делаю глоток чаю. Слишком крепкий получился.

— Я тут кое о чем думал.

— Да?

— Ляйф, да?

Мне даже не нужно задавать вопрос. Ответ я читаю в его глазах. Он опускает взгляд, возится с журналом, нервно загибает страницу, откладывает его:

— Ну, он и так большую часть знал. Все здесь слышали о письмах. Я ведь ему не сказал ничего такого, чего бы он уже не знал.

Я ничего не говорю, просто смотрю на него.

— Черт возьми, Янус, мне же не с кем было поговорить! Тебя не было, с кем я должен был разговаривать? Сидел здесь неделями один. Говорил только с Карин, когда она меняла белье.

Я отодвигаю пластиковый стул от стола, при движении по линолеуму он издает визжащий звук.

— Мне так жаль, Янус. Если бы я знал, что ты вернешься…

Ночью я чувствую в комнате запах табака. Его маленькие вонючие сигариллы. На стуле напротив постели я вижу силуэт старика. Он смеется. Смеется и смеется. Выкашливает свои старые легкие и продолжает смеяться. Говорит: «А что я сказал…» Он в приподнятом настроении. Продолжает говорить, затем начинает действовать снотворное.

Карин спрашивает, пойду ли я в бассейн. Я сижу на кровати в своей комнате. Она переспрашивает еще раз. Я молчу, мне не до того: на стене рядом с дверным косяком темнеет пятно. Не знаю, сколько времени я на него глазею, возможно, оно чуть сдвинулось с тех пор, как я его заметил.

— Пойдем, Янус.

Ее голос звучит так, словно она искренне хочет взять меня с собой. Нет, не думаю, что пятно сдвинулось.

— Ты пойдешь или как?

Мимо по коридору проходит Микаель. Карин выходит к нему. Я слышу, как они говорят обо мне. Она спрашивает, не попробует ли он уговорить меня пойти в бассейн, мне это пойдет на пользу. Говорит, что он, наверное, единственный, кто может со мной разговаривать. Пятно похоже на Лангеланд. Немного. Если оно на что и похоже, то на Лангеланд. Но это все же просто темное пятно.

Микаель отвечает, что не будет со мной говорить. Я имею полное право сидеть в ступоре, если мне так хочется. Продолговатое темное пятно, откуда оно взялось? Было оно там до моей выписки? Раньше я не обращал на него внимания. Карин раздражается на Микаеля, говорит, что мне нужно куда-то пойти, что я просидел так уже много дней. Конечно, она ошибается. Я не отвожу глаз от пятна. Микаель идет дальше по коридору, я узнаю его шаги. Карен снова заходит ко мне.

— Пойдем, Янус. Я достану твои плавки.

Она начинает рыться в моем ящике. В обычной ситуации я бы разозлился. Руки прочь от моих вещей, моих личных вещей! Но сегодня мне все равно. Пятно глядит на меня в ответ.

Я сижу в микроавтобусе, старой развалюхе, в которой они перевозят нас, психов. Не знаю, как она меня уговорила, может, мне просто надоело ее слушать. Думаю, пятно никуда до моего возвращения не денется. Пока мы ждали автобуса, Ляйф и еще один парень, имени которого я не уловил, дрались пакетами с плавками. Пытались попасть друг по другу этими пакетами и громко смеялись, когда у них получалось, прямо как мы в седьмом классе. Карин пришлось на них накричать, чтобы они успокоились. Сейчас она сидит рядом с шофером, они говорят о сериале, который идет по телевизору. Ляйф в хорошем настроении, он сидит рядом с тем новым парнем, таким несколько долговязым, рыжим типом, двадцати с небольшим лет. Они машут людям, мимо которых мы проезжаем. Некоторые растерянно машут в ответ, другие делают вид, что не замечают нас. Некоторые дорожные рабочие встают и машут нам, широко улыбаясь. Заметили на автобусе крупную надпись «инвалиды» и наверняка думают, что мы дауны.

Все любят даунов, так же как ненавидят душевнобольных. А мне они никогда особо не нравились. Такие милашки, блин, с большими улыбающимися глазами, большими улыбчивыми улыбками. Ненавижу их почти так же, как ненавижу дельфинов. Гребаные альтруисты. Мы сливаем к ним в море грязь и дерьмо, а они все равно играют с нами в мяч и спасают тонущих даунов…