Юнас Бенгтсон - Письма Амины

Бам, бам, бам. Громкий звук рядом со мной. Я открываю глаза. Перед дверью в туалет, находящийся в этом странном круглом строении на Трианглен, стоит молодой человек. Панически дергает дверную ручку, затем снова стучит в дверь. Пинает ее.

Я встаю, подхожу к нему, кладу руку на плечо. Он поворачивается, сначала выглядит так, словно собирается ударить, затем узнает меня:

— Привет, Янус, эта чертова дыра закрыта.

Мне не надо спрашивать, что он делает, ясно, что ищет место, где сможет вмазаться.

— Чертова дыра. Черт, черт, чертова дыра.

— Я живу здесь недалеко. Пойдешь со мной?

Может, я спрашиваю просто потому, что я хороший человек, хочу помочь старому товарищу в трудную минуту. Но правда заключается в том, что я кого угодно готов привести в дом, только бы не слышать старика. Если бы здесь сам Гитлер стоял, в лаковых сапогах и портупее, я бы и ему сделал чашечку мокко, и поддакивал бы ему, говорил бы, что не все идет так, как запланировано, и — о да, это верно, люди скоры на расправу.

Он спешит, бесполезно просить его сбавить темп, я представляю, как ему плохо, пробую поспевать за ним, как могу. Он отрывисто, сквозь зубы описывает ситуацию. Что Вестебро наводнен полицией, что у них сегодня облава и он не смог найти ни одного продавца. А если бы ему и удалось что-то найти, полиция бы наверняка отняла у него это что-то. А ему не по кайфу попасться им в лапы. И тогда он вспомнил про одного парня, который недалеко живет, не очень хорошего знакомого, но кое-что у него было, и он взял с него за это больше, чем достаточно, но разве поторгуешься, когда тебя всего трясет.

Я быстро отпираю дверь в подъезд, он скачет по лестнице, перепрыгивая через три ступеньки. Открываю дверь в квартиру, и еще до того, как вынимаю ключ из замка, он уже стоит в гостиной. Когда я приближаюсь, он весь ходуном ходит.

— Я могу уйти в туалет.

— Как хочешь.

Он садится на кожаный диван, вынимает снаряжение из внутреннего кармана. Качает руку, туго перетягивает жгутом. Не хочу на него глазеть, но не могу остановиться. Как будто смотришь на искусного хирурга или на пианиста мирового уровня. Руки точно знают, что делать, никаких лишних движений. Наркотик располагается на согнутой ложке. Нагревается зажигалкой, пузырится. Он забирает его шприцем через кусочек ваты. Пару раз щелкает по шприцу, находит хорошую вену, место на руке, где темных пятен поменьше. Набирает шприцем кровь, а затем вводит содержимое в руку.

Откидывается, взгляд становится отсутствующим, и следующие десять минут он в отключке. Затем собирает снаряжение, кладет окровавленный шприц в пакет вместе со всем остальным и засовывает обратно в карман. Теперь он снова человек, человек, который, может, вовсе и не гордится тем, что он наркоман.

Я познакомился с Мартином в то бездомное лето. Он не жил на улице, но любил зависать с нами, курить гашиш, пить пиво. Ему тогда было чуть за двадцать, пару лет назад он закончил гимназию и в основном проводил время, болтаясь там-сям, пытаясь решить, хочет ли он учиться и чего он вообще хочет. Говорил, что хотел бы стать музыкальным критиком, писать о рок-музыке, мог бы тогда получать деньги за то, что ходит на концерты и курит гаш. Я не думал, что он это всерьез, пока один раз не попал к нему домой. У него было самое большое собрание виниловых пластинок, какое я когда-либо видел. Старые альбомы Led Zeppelin, Pink Floyd, Ника Кейва. Масса групп, начинающихся на «the», вроде The Ramones, The Pixies, The Clash. Я тогда воспринимал его как своего рода шикарного неудачника, парня, очарованного уличной жизнью, всеми теми историями, которые там рассказывались, но который мог ночью вернуться домой, в теплую постель. Я и сам был не хуже, мостов еще не сжег и мог в любой момент вернуться домой, к маме и попросить пожарить мне свининки.

Я сделал ему чашку «Нескафе». Он отхлебывает кофе, закуривает сигарету, откидывается назад, только теперь обращает внимание на погром в квартире. Растерянно осматривается:

— Что за хрень здесь случилась?

— Маленькая авария. Это квартира моего брата.

— Да, похоже на то… Большая маленькая авария. Как твои дела, Янус? Как мои, ты знаешь.

— Потихоньку.

— Именно так и принято говорить.

— Да, так принято. Меня только выписали.

— Да, я слышал, что ты попал в психушку, но не верил.

— Это правда. Четыре года и еще до этого несколько раз по мелочи.

— Чер-р-р-рт!

— Да, красная карта [3] В Дании — принудительная госпитализация в случае, если человек представляет собой угрозу для общества. и так далее.