Адвокат продолжал названивать по телефону, как будто я обязан разговаривать с каждым, кто мне звонит! Такая ярость овладевала мною, когда я слышал эти звонки, что я хлопал пробками от шампанского, которые перед тем поджигал с коньяком.
Однажды утром он пожелал узнать, собираюсь ли я сделать телефонное заявление по делу Тео. Меня так и подмывало ответить ему «да», чтобы проверить, хорошо ли работает налоговая служба. Но я спросил: «А судьи переходят улицу на зеленый свет?» Ответом мне было жгучее молчание, и я продолжал: «Есть ли в зале суда пилоты?» Скоро я убедился, что адвокат Тео не знает, где право, где лево, что не может не создать ему трудностей на ринге. Этот человек, любитель бить баклуши во время своих садомазохистских оргий, питал тем не менее безумную любовь, подобно пингвину в море песка, к Сесилии, прекраснощекой моей Бризеиде.
В этом проявлялась натура чувствительная и страстная до такой степени, что она вскипала и пенилась, поэтому я посоветовал ему написать роман о любви в резиновых перчатках. Он признался, что уже написал его, не пройдя сквозь строй и не встав к стенке. Мне тогда пришлось сознаться, что и я его уже прочитал за счет автора.
Его легкомыслие бесило меня! В процессе процесса на карту была поставлена репутация Тео, а защитник разглагольствовал о литературе, как синий чулок в красных туфельках!
Мне хотелось залить его контору ромом и поджечь, подобно новому Нерону.
«Если не произойдет чуда, завтра Тео будет осужден...» Чтобы поговорить о чуде, этот не в меру суеверный адвокат позвонил мне в пятницу тринадцатого числа, несчастливый день для черных кошек, пробегающих под эшафотом!
Мне стало известно, что прокурор посмел назвать Тео одним из величайших преступников в Истории, следующей своим курсом, который, однако, неуклонно понижается. Он зашел еще дальше, поставив его в один ряд с Ландрю, Петио, Жилем де Ре... дилетантами, глупейшим образом попавшимися, но ведь от всего этого мы не молодеем.
Прибегнув к мелочной коленкоровой бухгалтерии, он суммировал количество жертв, забыв, что в наше время кто угодно может сделать то же самое на карманном калькуляторе. Публика ожидала большего от передового процесса, а присяжные, привыкшие к чтению газет, не нашли повода для удивления и тем более для веселья.
Адвокат, насколько мне известно, даже чисто рефлекторно не выплеснул в лицо прокурору содержимое своего ночного горшка. Правда, в наши дни сосуд этот несколько вышел из моды, как это часто бывает с лучшими достижениями человечества. Но знал ли он хотя бы, кого защищает, если никогда в жизни не видел Тео? Я прошу моих изобретательных и покаянных читателей забыть этого типа, неспособного даже паука убедить не ловить слона в паутину.
Прокурор инкриминировал Тео серию убийств со взломом и заранее обдуманным намерением при отягчающих обстоятельствах и злоупотреблении доверием и признал его виновным на том основании, что Пиренеев больше нет. Мое возражение яснее ясного: если нет больше Пиренеев, значит, в Испанию можно попасть через Жонкьерский перевал. И не стоит беспокоить присяжных из-за такой мелочи. А к вопросу о преступлениях – что же сказать о совершенных моими коллегами, которых почему-то никто не вызывал повесткой в этот зал, блестящей, между прочим, архитектуры. И ведь у них не имелось даже оправданий Тео: они не были неизлечимыми и не возделывали свой сад.
Что за упадническая эпоха выпала нам через эффект оптического обмана! У сидячих и пассивных зрителей не нашлось для прокурора ни протестов, ни камней за пазухой. Лично мне хотелось похоронить его заживо в огороде вместе с уголовным кодексом и «Микки-Маусом», чтобы все же было что почитать на досуге.
Процесс продолжался в мое отсутствие, судья судил, присяжные присягали, и все катили бочку на Тео, хотя он никогда не занимался виноделием. Наконец адвокат произнес защитительную речь, как про волка, которого ноги кормят.
Был он определенно недалек, во всяком случае, не дальше собственного носа, на котором я поостерегся бы что-нибудь зарубить.
В Корпус пришла весть: Тео приговорили к высшей мере наказания. Мог ли этот возмутительный вердикт вдохнуть волю к жизни в людей, стоявших на пороге смерти, и в тех, что заботами Тео уже умерли? Какое троекратное двоедушие проявили присяжные! И все же неслыханный этот приговор не мог удивить тех, кто, как я, ожидал со дня на день падения курса доллара и Сесилии, феи моей ледниковой.
Читать дальше