Фернандо Аррабаль - Необычайный крестовый поход влюбленного кастрата, или Как лилия в шипах

Те из больных, кому приходило в голову утешать Тео, умирали самым неопровержимым образом, потому что попросту переставали жить. Если Сесилия, коала моя, во сне пригрезившаяся, еще не умерла, что представлялось мне очевидным, потому что она была жива, то лишь по той причине, что любила меня и нашим, и вашим, когда утешала Тео всеми отверстиями, языком и прочими выпуклостями.

Министр юстиции посредством телефона и собственной персоной! Не будь это так комично, я расхохотался бы в натуральную величину, когда он позвонил мне, заливаясь горючими слезами, Я ответил ему шарадой, тщательно сосчитав в ней количество слогов: «Передайте трубку министру морского флота Андорры!»

Здесь я делаю паузу, для того чтобы мои прозорливые, похотливые и рассеянные читатели оценили нарастающую неразбериху поступавших мне телефонных звонков, равно как и вносимую дальтониками, которые мало того что видят зеленое красным, так еще и красное зеленым. Надо полагать, в этом кроется причина увеличения числа подавившихся лангустами в ресторанах, специализирующихся на дарах моря.

Вы, наверно, помните (перечитайте предыдущие главы или напишите мне, чтобы я выслал вам их краткое содержание), что все началось с телефонного звонка из экваториальной полиции. Вы вряд ли забыли также, что комиссар инкриминировал Тео убийство рукою мастера и что я надел, воспользовавшись отсутствием в телефонном аппарате турбореактивного двигателя, ему на голову ведро с золой. Затем председатель Гильдии врачей в свою очередь позвонил мне и потребовал накачать Тео наркотиками, как будто ему предстояло дописать главу к «Суррогатному раю» Сент-Экзюпери.

Все были заодно, как фуражка с начальником вокзала, все хотели, чтобы я пользовал Тео абсурдным манером, каким обычно пользует врач своих больных на последнем вираже перед финишной прямой. Я им ответил, пусть не рассчитывают на меня, чтобы пичкать Тео лекарствам и тем паче наркотиками нон-стоп и с аншлагом! К тому же мне вспомнился тот знаменитый психиатр, у которого никогда не простаивала кушетка: он ставил чашки с кофе и пепельницы на груди пациенток, а сам тем временем играл морской бой с племянницей в костюме Евы под кроватью Спинозы.

Я чувствовал, как гнев поднимается во мне точно рыба в воде. Во всем были виноваты врачи и особенно – мое невезение в русской рулетке; я не раз доказал это наглядно с шифрами руках.

Но если они – делать им нечего – выдвинули блистательную гипотезу о том, что Тео был самым настоящим висельником и убийцей, зачем им понадобилось сажать его на наркотики моими руками и по твердой цене? Мог ли я предпринять расследование с подозреваемым, который спал, как у себя дома? Мог ли застичь на месте особо тяжкого преступления, именуемого убийством, человека, сонного в пух и прах? Но если Тео и в самом деле преступник, служит ли ему сон орудием, чтобы убить самого председателя Гильдии врачей? Вот ведь сборище ничтожеств и олухов!

Министр юстиции пытался умаслить меня сообразно со своей должностью, которая ко многому обязывала. Я опасался, как бы он не пожаловал мне еще одну правительственную награду... не хватало только, чтобы мои коробки из-под подержанных ботинок были единогласно превращены в рога изобилия, полные через край медалей, крестов, орденских лент и лавров из шоколада, причем даже не швейцарского.

Чтобы сломать ледок лета, я спросил:

«Господин министр, не желаете ли дромадера, серьезного и с отличными служебными характеристиками, для покупок по каталогу?» Он не усмотрел – потому что был министром – отсутствия иронии, крывшегося в моем замечании, помимо обещанных златых гор. Я обратил внимание, что он во всем со мной соглашался, как будто разговаривал с сумасшедшим, хотя единственная разумная вещь, которую он мог бы сделать в подпитии, как и все его собратья из правительства, – это подать в отставку, предварительно почистив нос едким натром.

Он уже успел заколебать меня своими громами и молниями, да еще, вдобавок ко всем кушам и заначкам, намеком коснулся Тео. В тот самый момент... когда могла без объявления разразиться мировая война, вычисленная Нострадамусом. Я был так взбешен, что перепутал свой палец со смычком первой скрипки и, не зная, как далеко меня занесет, запасся обратным билетом.

Министр торжественно и телефонно назначил меня главным администратором судопроизводства в Корпусе Неизлечимых, в полном соответствии с правилами Аристотеля. Правительство в полном составе поручило ему поздравить меня публично и в третьей степени.