Инго Нирман - Именно это

Дешевле и быстрее всего была информация. Каждый мог получить задаром любую информацию в любом объеме.

Каждый мог сообщить о себе каждому, кто был готов слушать. Раньше, разломив пирожок, можно было найти в нем какой-нибудь секрет, теперь же, взломав нужный код, можно было раскрыть все секреты мира. И видя это, менялись и люди.

Можно было изобрести что угодно и оповестить всех. Хотя бы для того, чтобы прославиться своей назойливостью. Сотворить что-то, что никому не нужно. Единственным утешением жертве такого силком навязанного контакта служило то, что при желании она могла отплатить изобретателю тем же, правда, ценой значительно больших усилий. Или, став осторожнее, научиться не соваться и не трогать чего не надо.

Любая незакрытая информация могла служить основой для статистических выкладок или для слежки за отдельными лицами. Теперь и не определишь, было ли когда-нибудь такое время, чтобы информацией не торговали. Кем себя чувствует человек, убедившись, что в его компьютере что-то изменилось без его ведома? Хотя теперь даже этого не нужно. Если кому-то надо проследить за человеком в его четырех стенах, не надо даже в дом проникать, чтобы установить «жучок». Вибрации можно улавливать и снаружи. Каменная стена любой толщины защищала не лучше, чем брезент палатки.

Юлиус старался не вдумываться во все это. Точно так же, как отворачивался, когда кто-то появлялся нагишом, — смущенно, а не рассерженно. Здесь же перед ним все раскрывалось во всей своей наготе: вещи под своей оболочкой, дома за фасадами, люди внутри своей кожи.

Пусть уж лучше картина останется нерезкой, без деталей. Не надо напрягать воображение и выискивать что-то иное, интересное. Может, удастся слепить из того, что есть, какую-нибудь композицию погаже. Но он уже видел, что многое не стыкуется. И когда картина в целом была сколочена и готова, огромный кусок почти на самом краю остался чистым и пустым.

Один-единственный волосок прохожего, для Юлиуса невидимый, как ген, мог рассказать все об организме и о том, чем он питался в течение последних дней и даже месяцев. Что же ему теперь, бежать от себя и, вопреки наследственной предрасположенности, отказаться от шлакообразующей пищи? Тот же порок, только в негативе. Только жизнь зря тратишь. Совет-то прост, да вот соваться с ним к кому-то — только врагов наживать.

Верхушка башни была пещерой, и там была своя ночь. Красные звезды на низком небе. Тонкий, просвечивающий свитер до подбородка, волосы светлой копной. Он стоял рядом с двумя другими, разговаривая и жестикулируя, они молча слушали. Тут он обернулся — Аксель! — и заметил, что Юлиус наблюдает за ним. Подошел, оставив своих спутников, и те скоро исчезли во мраке.

— Выглядишь ты хреново.

В словах Акселя не было ни озабоченности, ни сочувствия: как хочешь, мол, так и выгляди, имеешь право, я ни во что не вмешиваюсь и не хочу тебя задеть.

— Ты отговорился от них тем, что должен помочь мне?

Это значило, что помочь Юлиусу — плохая отговорка. Он покачал головой, но все же взял Акселя за предплечье, выдавая тем самым свое желание сосредоточиться, страх неудачи и бурную радость удачи.

Аксель пальцами той же руки взял за предплечье Юлиуса, который не выказал намерения освободиться. Аксель держал его крепко, даже слишком крепко.

Немного боли и возбуждения — вот все, что он мог дать другим. Ему хотелось изменить это, но ничего лучшего в голову не приходило. Улыбка у Акселя вышла мягкой и слабой, как после долгого выздоровления.

Затянувшееся молчание могло означать близость. Юлиус ничем не выказал, что осознает и признает ее.

Поспешив воспользоваться этой предполагаемой доверительностью их отношений, Аксель тут же дал Юлиусу повод обидеться:

— Почему ты все время делал вид, что не замечаешь меня?

— Я? Делал вид?

— Ты отлично это знаешь.

— Будешь приставать, я ведь могу и отреагировать. И не говори, что это ты от волнения… Мне это не помешает.

Не помешает чему? Ударить или уйти?

— Да брось ты!

— Говорю тебе, не помешает. Проверить на деле — или на словах?

— Неужели тебе надо объяснять, что я буду этим очень огорчен?

— А мне-то что?

— Тут какое-то недоразумение.

— Никакого недоразумения нет.

— Но я хочу знать, в чем дело.

— Еще раз говорю, не приставай.

— Не волнуйся, милый…

— «…Будет ночь светла»? — О, ночей у нас с тобой впереди еще много.

— Таких, как эта? — Юлиус указал туда, где исчезли спутники Акселя.