Александр Бренер - Бздящие народы

Итак, я нарисовал доллар на Малевиче, подозвал охранника и продемонстрировал ему нашу с Малевичем работу. Бедняга просто не знал, что и подумать! Ему казалось, что всё на месте, всё в порядке, это был явно не эксперт по Малевичу. Зато как озверели кураторы! Они прибежали в зал, когда меня уже заковали в наручники. Они чуть не растерзали меня, просто на куски разорвали, одна старая сука плюнула мне на штаны. Вот какая любовь к искусству: беспредельная! Твари, лучше бы вы не мертвых художников обожали, а к живым внимательней относились! Ебать вас, не переебать!

Короче, я отсидел за Малевича пять месяцев, а потом сел на самолёт и прилетел в Вену. Вообще, меня должны были выслать в Израиль, у меня израильское гажданство с 1989 года. Но в Вене открывалась одна вонючая русская выставка в Сецессионе, меня тоже на неё пригласили. Ибо, как водится, все хотели видеть знаменитого Александра Бренера, отмотавшего пять месяцев за Казимира Малевича. Ложное внимание, собачий интерес! Меня встретили в аэропорту оба куратоpa выставки — австрийский и русский! Говнодавы похабные! Но срать на всё это. На следующий день мы встретились с Барбарой.

Барбара училась Венской Академии прикладных искусств. Ха! Это был специальный Свободный Класс Академии, проект самоорганизованного студенческого коллектива. Коллектив, как обычно, состоял из весьма разнородных элементов: пустоголовых кукушат, амбициозных функционеров, авторитарных вожаков, желторотых энтузиастов, дискотечных придурков, ну и так далее. Ссать и срать! Здесь, как и всюду, разворачивались игры власти, межличностные соревнования и институциональные интриги. В то время я представляла из себя комбинацию из двух составляющих: депрессии и феминизма. Феминизм дал мне оперативную критическую концепцию современного общества и всех царящих в нём неравенств, а депрессия — ну, она дала мне паучье вымя и виртуальную пустыню!

В 70-е годы радикальные феминистки публично сжигали свои бюстгальтеры и туфли на каблуках. Простушки! Сейчас нам не поможет, даже если мы сожжем Белый Дом, Мавзолей и венский Оперный Театр. Хитросплетения власти опутывают каждого, как сиреневые эротические упругие щупальца. Власть именуется не Парламент, не Жак Ширак, не Саддам Хусейн, не ЦРУ: власть это Клаудиа Шифер, это Николае Кейдж, Кортни Лав, Кальвин Кляйн и миллионы их безымянных неофитов и подражателей. Власть — это мясные кубики бизнесменов и лесная ягода рыночных торговцев, лапша университетских преподавателей и копчёные селёдки послушных эмигрантов, рождественский воск студентиков, все, все, все!

Конечно, мы встретились, чтобы трахнуться. Я не сношался уже больше пяти месяцев — только онанизм, онанизм, онанизм. Проклятый тюремный онанизм. До тюрьмы я тоже не ебался бог знает сколько дней и ночей — номадизм, бля, нищета, воздержание. Но и я реально давно не ебалась: депрессия, скорбное бесчуствие, прозябание. Мы встретились на вернисаже этой дешёвой русской выставки и, честно говоря, не расчухали друг друга. Не опознали. Я подумал, что Барбара — сушка, стерилизованный крольчонок, деревянная мастурбанка. А я решила, что Александр сам депрессивный, как выпь.

Мы пошли в кафе при Сецессионе и выпили пива. Короче, мы нажрались, как свиньи. Последний притон оказался совсем рядом с домом Барбары. Александр трусил, как щенок, я его первая поцеловала, а потом залезла в штаны. Там ничего ничего не стояло, он был совсем бесчуственный — то ли от страха, то ли от пива. Я почти внесла его домой. И в первый раз я не кончила, хотя это и не было противно. Он лизал мою пизду, но она тоже стала бесчувственной от алкоголя. Еще он лепетал: "Я тебя люблю", и это было смешно мне, потому что никого невозможно любить в первый раз. В первый раз может быть только хорошо или плохо. Мне было ни хорошо, ни плохо, а скорее все равно. По фигу. И немного странно.

Чтобы расставить все точки над "и", я должен сказать, что я женат. Моя жена и мой сын живут в Израиле. Ёбс! Не рождался папаша хуже меня. Я ни хуя не думаю о семье: только иногда пизданут по мозгам могучие угрызения совести.

Я очень люблю удовольствия. Я начала трахаться в пятнадцать лет: сладко, сладко! К сожалению все мои мальчики были деполитизированные мудаки. Самое светлое воспоминание — об одном умном пятидесятилетнем дяде, с которым мы дружили месяца три. Всё испортил его сынок-оболтус, который терпеть меня не мог и орал на папу: "Старый ёбарь!"

Когда я лизал барбарину пизду, я почувствовал, что попахивает кровью. На следующий день рванули месячные, и мы еблись в великолепной кровище. Я кончал быстро и с мучительным воплем, как неопытный пехотинец, которого подстреливают в самом начале сражения. Менструация! Я доставал Барбару своим членом до самого донышка, я был по колено в крови, меня тошнило от наслаждения. Барбара вдруг начала пахнуть ужасающей заскорузлой пиздой, она распространяла вокруг себя сладкую гниющую вонь — в кафе, в кинотеатре, на кухне! Мы оба охуевали. Что такое? У меня начала болеть пизда, нет, не пизда, просто повысилась температура: 38,5! Бедняжка лежала в постели, а Александр ходил вокруг со вздыбленным хуем и тревогой в душе. Охуение и меланхолия!