Александр Бренер - Бздящие народы

НАПАДЕНИЕ В ГРАЦЕ

Мы держим путь в Грац, на святую родину Шварценнегера. Это один из последних национальных героев Австрии. Здесь, в Граце.про-ходит Steirischer Herbst — ежегодный международный фестиваль искусств. Was ist das? Спектакли, выставки, корзины, картины, картонки — и маленькие хрипящие собачонки! Критики, кураторы, газетчики — мразь! Мы едем подразнить этих собачонок.

Грац — буфет в стиле популистского бидермейера. Дома, кафе, магазины, люди, детишки, кошки — всё в стиле хихикающего бидермейера. Того самого бидермейера, который вырастил и сформировал Адольфа. Ведь Гитлер — это типичнейший продукт бидермейеpa! Пошляк, обскурант, эстет и мясник! Помесь принарядившегося тюремного надзирателя и подстриженного пуделя!

В поезде мы охуительно проголодались. Где бы здесь пожрать недорого? Все рестораны в этом засахаренном Граце выглядят как набитые опизденевшими горностаями капканы. Сюда бы конголезскую голь! Ёбс! Наконец, мы находим один не слишком помпезный Gasthaus — этакое фольклорное бистро для начинающих наци. Обычно здесь жрут Schnitzel и пьют Bier, но мы-то вегетарианцы! Старик Махатма умилился бы, глядя, как мы уплетаем жареную картошку и кислую капусту с тмином.

Наконец, мы добираемся до места, где развернута выставка. Осматриваем ее. Contemporary art, бля! В этой системе все друг с другом повязаны, как в мафиозном клане: критики, художники, администраторы! Все друг у друга сосут и лижут, и вместе с тем друг на друга плюют и обсирают. Такие вот падлы! Вся эта выставка лепечет что-то на перхотном, рахитичном языке гетто. Что? Что-то о posthuman body, posthuman бессилии, posthuman амбициях...

Мы идем на конференцию. Она называется: Zones of disturbance. Лихо! Модно! Английский язык — оперативное оружие современного империализма! На сцене сидят: Сильвия Эйблмайер — главный куратор выставки, Вали Экспорт — легендарная перформансистка и арт-феминистка 70-х, Йозеф Фогль австрийский специалист по Делёзу и кабинетному номадизму, и, наконец, наша потенциальная жертва московская крити-кесса Екатерина Дёготь. Что такое эта Дёготь? Характерный персонаж: автор недобросовестных спекулятивных статеек о московских художниках, неглупая, но поверхностная борзописка, пытающаяся делать не только локально-русскую, но и по возможности интернациональную карьерку. Нахватанное, сообразительное, но чудовищно тусклое создание! Как пряник в чересчур толстой корке сахара! Как присохший к батарее зефир! Поразительны ее ручки: обрубки сучки!

Почему, собственно, нам захотелось над ней поиз-мываться? Да и не нам, а главным образом Александру. Барбара была чуть ли не против. Я считала, что это слишком локальный объект, слишком малозначительный, слишком контекстуальный — в сторону Александра. Меня Дёготь абсолютно не интересовала. Но Александр настаивал, он очень хотел. Итак, почему? Потому что Дёготь и пара-тройка подобных ей русских зверушек (Гройс — бельчонок! Мизиано — крысёнок! Бакштейн — поросёнок!) взяли на себя функцию интернациональных репрезентантов русской художественной сцены, функцию её интерпретаторов и организаторов. Но они бессовестно лгали! Они фальсифицировали! Они утаивали и искажали! Факты! Да они вообще срать на факты хотели! Они были попросту некомпетентны! Суки! Они проталкивали собственных протеже и затирали других художников! Они выпячивали слабаков и приспособленцев и топтали других — неугодных! К Дёготь все это приложи-мо, вероятно, в наименьшей степени, поскольку она не выступала в роли куратора. Но писала она, как блядь, как злостная интриганка! От её статеек за версту несло похабщиной и враньём! За это по ней и следовало ударить. И вовсе не в расчете на справедливость, на правду, на восстановление истины. В жопу истину! Ударить стоило просто для смеха, для куража, для веселья! Жжжах!

Сначала выступала героическая Вали Экспорт. Она делала доклад об обрезании клиторов в Северной Африке. Демонстрировала слайд-программу о зашитых влагалищах. Протестовала против патриархальных за-шивателей. Всё это было как-то тупо, но впечатляюще. Потом Фогль пиздел о Делёзе. Амок! Амок! Наконец, очередь дошла до Дёготь.

Неясно даже, о чём она хотела говорить. Она успела произнести лишь первую фразу и сразу тишину зала прорезал вопль: «Really?!» Это подал голос Александр. Дёготь на минуту замерла, потом неуверенно переспросила: «What?» Но никто ничего не ответил. Однако после второй фразы докладчика последовал тот же идиотический вопрос «Really?!» Этим вопросом дебильно-вежливые американцы обычно реагируют на реплику собеседника: «Really?!» Дёготь не могла продолжать своё выступление. После каждого слова или полуфразы её перебивал мой дикий, скрежещущий голос: