Генри Миллер - Книга о друзьях

Когда Максу было двадцать один, он свалился с тяжелой пневмонией и мог бы даже умереть, если бы не материнская забота. Когда он уже был вне опасности, родители решили отправить его к одному родственнику на ферму для окончательного выздоровления. Я получил разрешение от отца, у которого я тогда работал, провести неделю или дней десять с Максом. Я уже рассказывал об этой поездке в «Плексусе» и поэтому повторяться не буду. Суть в том, что, как ни трудно в это поверить, два взрослых человека вроде нас могут вести себя как сущие дети. Я на редкость здорово проводил время в ту неделю на ферме, затерянной где-то в Нью-Джерси. Даже там, никого не зная, мой приятель быстро раздобыл себе девчонку, с которой встречался под мостом, где использовал ее по полной.

В Максе, бесспорно, была актерская жилка: он умел сохранять невозмутимый вид и придавать своим словам авторитетность, а при необходимости — подпустить сентиментальности (кстати, вполне искренней). Мы с ним, несмотря на то, что нас принимали за братьев, сильно отличались друг от друга. Даже в лучшие годы нашей дружбы я презирал многое из того, во что он верил и что ставил на первое место. Он всегда предсказывал мне сложную жизнь и, естественно, не ошибся. Вот этого я в Максе и не любил — вечную правоту, плод неумолимо стандартного мышления.

Зато родители всех участников нашего клуба в Максе души не чаяли. Он олицетворял для них идеал молодого человека, мы же на его фоне выглядели какими-то отходами производства. Впрочем, ничьи оценки не мешали нам отлично проводить время. Даже предки были вынуждены признать, что мы знаем в этом толк: больше всего они любили слушать, как их чада играют и поют. Кстати, ни одного музыканта из нас так и не вышло, да и, строго говоря, вообще из нас ничего не получилось. Нам было дано всего несколько ярких лет, а после того, как общество распалось, мы смешались с толпой служащих и родительствующих ничтожеств.

Иногда я спрашиваю себя, зачем пишу эту книгу, ведь большую часть событий я уже подробно описал в других романах. И все-таки я чувствую, как что-то вынуждает меня изложить все это снова, пусть в двадцатый раз. Может, я просто зациклен на собственной жизни? Уж не воображаю ли я, что она чем-то отличалась от существования большинства людей? Боюсь, что да. И самое странное, что именно сейчас, описывая это все по-новой, я вижу себя как личность — объективно. Я вовсе не слеп по отношению к моим ошибкам и не так уж горжусь своими свершениями. Меня гораздо больше интересует роль чуда в моей жизни. Даже, скажем так, место волшебства в ней. Я выбирался из ситуаций, которые свели бы в могилу или разрушили до основания любого другого. Вот вам маленький пример.

Я познакомился с вдовой, когда давал уроки музыки — за тридцать пять центов в час — в доме ее подруги Луизы. Я учил дочь Луизы играть на фортепьяно. После уроков матушка отсылала дочь в комнату и пыталась меня соблазнить. Однажды вечером я был безрассудно близок к тому, чтобы быть соблазненным, ничего не зная о том, что у нее сифилис и что она спит с негром, который работает в мастерской по ремонту велосипедов и время от времени чинит мой велик. Его звали Эд. В общем, так или иначе, однажды вечером я прощался с Луизой у двери, как вдруг в замке повернулся ключ. Прежде чем Эд открыл дверь, хозяйка дома успела запихнуть меня за занавеску. Я слышал, как она с дрожью в голосе спросила:

— О, это ты, Эд? Я не ждала тебя так рано. Проходя мимо, он слегка коснулся меня, не подозревая, что за шторой кто-то есть. Думаю, в противном случае он бы прикончил меня на месте. Никогда не забуду, как ласково проворковала эта шлюха:

— О, это ты, Эд?

«Встретимся сегодня в стране грез» и «Сияй полная луна для меня и моей девчонки». Сейчас эти песни вызывают ностальгию по 50-м и 60-м годам. Все были помешаны на двух этих песнях — а тогда по песням действительно сходили с ума, не то что сегодня. Мир, я бы даже сказал, наш мир был в самом цвету. Уверен, что никто из моих ровесников не забыл те песни. Это было время открытых трамваев, Трикси Фриганза, Элси Дженис, Джорджа М. Коэна и Чарли Чаплина, танцевальных площадок, многодневок и маленьких букетов фиалок для любимых женщин. Тогда Нью-Йорк действительно был гламурным, столько всяких знаменитостей без устали радовали публику. Великие борцы, такие, как Джим Лондос, например, или Эрл Кэддок, исполнитель лучших в мире захватов, не то что нынешние слабаки… Сильнейшие боксеры — Фицсимон, Корбетт, Джим Джеффриз, Джек Джонсон. Чудесные велосипедисты и игроки в поло. Никакого вам футбола и баскетбола. Никакого Элвиса Пресли и этих сумасшедших уродов из «Мун-догмэйн». Так и вижу себя за пианино, как я пытаюсь сыграть что-нибудь, что бы понравилось Коре. Сам я больше всего любил «Встретимся сегодня в стране грез», ведь именно там я и проводил все свое время — в долине грез. Странно, но мысль о сексе с Корой никогда не приходила мне в голову. Не то чтобы я считал ее настолько неприкосновенной, что не решился бы при случае как следует отодрать. Просто любовь моя к Коре была из тех Любовей, с большой буквы «Л», что упираются верхушкой прямо в небеса. А я тогда не смешивал любовь и секс, из чего понятно, каким же недомерком я был.