Виржини Депант - Трахни меня!

— Тарек, мой младший брат.

Она говорит с ним по-арабски, он молча слушает, не поднимая головы и не мигая. Заканчивает по-французски:

— Я сказала им, что они могут переночевать здесь. Кстати, если хотите немного отсидеться, здесь хорошее место, и вы никому не помешаете. Тарек, дай мне ключи от мотороллера — надо съездить в бакалею купить колы и жратвы.

Протягивая ей ключи, Тарек спрашивает, уверена ли она, что легавые не установили ее личность. Она говорит, не принимает ли он ее за кретинку. Спор завершен, она уходит.

У парня ясные, глубоко посаженные глаза и густые брови. От этого каждый его взгляд кажется пронзительным. Напряженность воина, который наблюдает за вражеским лагерем, спрашивая себя, стоит ли его уничтожить.

Крутит в руках косяк, потом спрашивает:

— Вы приехали из Кемпера?

— Мы там недолго пробыли.

Он задумывается. Маню кривится и осведомляется:

— Тебе в лом, что мы здесь?

Он отрицательно качает головой, встает, выходит из кухни. Потом возвращается и застывает, опершись о притолоку:

— Фатима сказала, что надо заняться тачкой. Я примусь за нее сейчас же.

— Разрежешь на кусочки?

— Нет, но все будет как надо.

— Помощь нужна?

— Нет.

Похоже, он вернулся, чтобы получше их рассмотреть. Он не спускает с них глаз, словно решив, что их уже ничего не смутит. Потом говорит:

— Для девок в бегах у вас видок слишком праздничный.

Маню отвечает:

— Просто у тебя скудное воображение.

Ответ вызывает у него улыбку.

— Нос задираешь? Умереть каждый боится. Или кончить дни в тюряге. Даже самые отчаянные.

Он бьет себя в грудь:

— Это в нас заложено, тут уж ничего не попишешь.

— Когда придет время, тогда и будем пугаться. А пока пей вкусный кофе, кури шмаль — в голове пусто, что еще надо? Главное — нас двое, это все меняет, всегда есть с кем поболтать.

Он кивает. Видно, что он напряжен и произносит слова, которые хотел бы оставить при себе:

— Не хочу судить, поскольку не знаю всей истории. По ящику сказали, что вы застрелили женщину и отца семейства из-за сущего пустяка.

— А ты считаешь, было бы лучше, если бы мы сделали это из-за бабок? У нас нет смягчающих обстоятельств — суди, если хочешь.

— Никак не могу поверить тому, что говорят о вас. Встреть я вас в автобусе, даже не оглянулся бы.

Маню кивает:

— В этом вся хитрость — поэтому и выкручиваемся. Будешь смотреть ящик, услышишь там кое-какие новости. Да, пристрелили мы мальчонку, дерьмовое дело. Если это тебе в лом и ты хочешь, чтобы мы смылись, скажи сразу, пока тачка на ходу.

Он отвечает тут же — в его голосе нет ни симпатии, ни враждебности:

— Вас пригласила Фатима. Значит, вы наши гости.

Он уходит. Они сидят друг против друга и вдруг соображают, что их крепко торкнуло — гашиш отменный. Надин опускает голову и начинает смеяться. Потом объясняет:

— Симпатичные ребята, но грузят по полной программе…

Маню расслабленно разваливается на стуле и раздвигает ноги. На ней крохотные трусики из красного сатина, из-под которых выбиваются курчавые волоски. Потом мечтательно произносит:

— Младшего братца не подцепить, слишком суров. Жаль.

— Попытка не пытка… Спроси его ненароком: «А когда здесь трахаются?»

Они с трудом перестают смеяться, заслышав шаги Фатимы.

Хозяйка открывает бутылку водки — виски в магазине не оказалось.

На стаканах нарисованы роботы. Маню молча разглядывает рисунки. Надин размазывает по столу лужицу сока. Потом говорит:

— Твой братец похож на принца. Сверкает, как бриллиант. Он с нами суховат, надеюсь, мы ему не мешаем.

Фатиму словно прорывает, когда речь заходит о брате. Она, наконец, обращается к Надин:

— Настоящий джентльмен. Поизворотистей всех других, и я говорю это не потому, что он мой брат. Он пытливый такой, внимательно следит за всем, что происходит вокруг, и докапывается до причин. Он понял, что случилось со мной, с моим отцом и другим братом. И не наступит на те же грабли. Не то, что он нас презирает, но извлек все уроки из наших проколов.

— Но вы же не все трое сидели?

— Все трое. Старший брат еще не скоро выйдет. На нем висят ограбление и мертвяк. Сидит, хотя стрелял не он.

— А отец?

— Умер, едва попав в камеру. Отец был мягкий человек, не умел за себя постоять. Его проиграли в карты и пришили.

— А его за что посадили?

Фатима некоторое время молчит, потом тихо и нехотя говорит:

— За кровосмешение. Потому что я залетела. Я никому не говорила об этом. Не потому, что боюсь или стыжусь. Но знаю, что лучше бы этого не было. Мне было тринадцать, когда его взяли. Никто меня не слушал. Они такие — лучше тебя знают, что у тебя происходит в доме. Сделали мне аборт, хотя не помню, чтобы я просила об этом. Они хотели, чтобы я пела с их голоса, а мое мнение им было как-то… Они вычистили меня в день его смерти. Странное совпадение. Это показалось мне странным. Я понимала, что заслуживаю наказания, но не такого. Есть вещи, о которых не сожалеешь. Я это поняла на своей шкуре.