Мария Чепурина - Гечевара

– У меня есть, – отвечал Евгений.

Алексей ужасно задрожал, счастливый, что здесь, в темноте, этого не видно, и скорее сменил тему, так и не спросив, кого же заподозрил Жека. До прихода программиста с клеем они так и просидели, говоря о тайне смерти Сьенфуэгоса.

После бурной ночи Алексей проснулся почти в полдень. Он с натугой разлепил глаза и первым делом вспомнил ту мысль, что была последней вчера вечером: отныне в его городе есть улица в честь Хо. Довольный и взволнованный сим фактом, Лёша посмотрел на часы – и подскочил с кровати, как корейская ракета – с установки (в сторону Америки). Он опоздал в «Мак-Пинк» почти на три часа!

Одевшись, не поев и даже не почистив зубы, он помчался на работу, всё ещё уподобляясь самому опасному оружию. Добежал в двенадцать. И ещё в пути с ужасным огорчением понял, что забыл свой диск, тот самый, что вчера поставить так и не решился.

Между тем, ещё издалека было заметно, что в «Мак-Пинке» происходит что-то странное. Фасад весёлого строения с большими окнами и розовыми вывесками, обещавшими вкуснейшую еду и настоящее веселье, был облеплен непонятно чем. «Ну не ремонт же?» – рассуждал Двуколкин. У фасада находилось три стремянки, а вокруг них суетились люди в красной униформе.

Первой после гадкого охранника на входе, что не преминул спросить у Лёши, как живёт девчонка, та, к которой тот рвался как-то вечером, Двуколкин повстречал Снежану. Все обидные слова, услышанные в следующие пять минут, Алёша постарался навсегда забыть, а штраф в виде зарплаты за те три часа (а в пересчёте на еду – три бургера), что оставалось проработать, воспринять стоически.

– Теперь бери вот эту щётку, швабру, порошок и присоединяйся к тем, кто возле входа.

«Я легко отделался, – сказал себе Алёша. – Думал, что уволят с треском. А Снежана даже не орала».

По залу носилась Ирина, а Ксюша, кассирша, уже выбивалась из сил. Как ни странно, народу сбежалась такая толпа, каковой Алексей не видал здесь. И с чего вдруг? Взгляд Двуколкина внезапно привлекли влюблённые: вчерашний парень с бородой и пирсингом и смуглая особа, стриженая под ёжик. Они страстно целовались. «Вот мерзавец! – по дороге осудил Алёша. – Ведь вчера он был с другой!». В толпе Двуколкин кое-как пробился к выходу.

Почти весь личный состав был с самого утра занят тем, что отклеивал от окон и стен однотипные листовки с ликом Че Гевары.

– Что это такое? – удивлялся Лёша, уже стоя на стремянке и пытаясь с помощью воды и химии так отделить фотоработу Корды от стекла «Мак-Пинка», чтобы не было следов.

– Ты что, ещё не слышал? – удивилась Лиза на соседней лесенке. – И вообще… Пришёл, что ль, только что?

– Проспал я, – со стыдом сказал Алёша, в то же время ощущая радость, что его отсутствие – замечено.

– Ты пропустил важнейшее, – печально вставил кассир Вася.

Где-то рядом скромно захихикала девчоночка-киргизка, новая, наверно.

– За ночь кто-то залепил все стены и все окна Чегеварами. Представь! – сказала Лиза. – Мы приходим, а тут это…

– Ха, весь дом в бумагу завернули, – сообщил Василий поэтично.

– Блин, Снежана так орала!

– Надо думать…

– Нет, Алёша, ты не слышал! С прошлым разом это не сравнить! Она кричала полчаса…

– Да больше!

– Да, наверно, больше. Говорила, что дознается, кто это, что мы все скоты, что возомнили о себе тут невесть что, решили взбунтоваться…

– А на самом деле типа мы тут быдло, – продолжал Василий. – Зацени, так прямо и сказала! Офигеть! Мол, мы должны быть рады, что нам платят двадцать пять рублей в час, потому что, блин, Пинкову ничего не стоит заменить всех завтра.

– Представляешь?

– Да-а-а… – сказал Алёша, грустно продолжая отлеплять героя от окна эксплуататоров.

– Совсем она, в натуре, оборзела, – сообщил Василий. – Ненавижу. Ненавижу, натурально.

– Увольняйся, – предложила Лиза.

– И чего? Она же говорит – других найдут. Чего я могу сделать? Ничего! Чёрт… Буржуины…

– Я смотрю, что ты поддался агитации, – сказала Лиза, улыбнувшись.

– Что? Какой? А, типа пацана, который клеил эти рожи и вчера развесил всякие плакаты? Ну, не знаю… Чей вообще это портрет?

В ответ Алёша с Лизой рассмеялись. Радостно, по-доброму. Бригада красных блуз работала до самых трёх часов, под солнцем, при погоде, неожиданно хорошей, на приятном свежем воздухе, почти что не отравленном привычным смрадом пережаренного масла… и под дружеский рассказ о Че Геваре. Алексей и Лизавета говорили оба, иногда почти что хором, по-товарищески сменяя друг друга. И вокруг «Мак-Пинка» полились красивые испанские слова Пунта-дель-Эсте… Росарио… Ла-Плата… Эскамбрай… Алегрия-дель-Пио… Санта-Клара… Вместе с ними вдруг родился необычный и приятный дух живого братства. Общее несчастье, общая обида, общий труд – Алёша ощутил себя в той самой атмосфере, о которой он мечтал всегда. Его вторая «проповедь» была куда удачней, чем та, первая, с Ириной! Ведь теперь все ощутили, что за зверь – капитализм. Да, Двуколкину чертовски повезло! Что кто-то «разукрасил» здание. Что Снежана выслала весь штат на его чистку. Что внутри остались только Ксюша и Ирина – люди, наименее способные к идеям Алексея.