Феликс Аксельруд - Испанский сон

— А потом?

— К Еве явился змей-искуситель, обольстил ее, то есть всячески обманул и обласкал, как только один он может, вожделения своего передал, и обернулась Царица ее пиздой алчущею.

— Тот самый змей? — ахнула она.

— Тот же, милая. И стала пизда искать зверя к себе, но не могла найти.

— И тогда…

— И тогда змей сказал Еве: пойди, искуси Адама, и получишь то, чего хочешь, и даже больше того. И она послушалась, пошла и искусила Адама, как змей ее научил.

— Как она искусила, как, Батюшка?

— Да это неважно, — усмехнулся Отец, — ну, дала ему яблоко… которое дал ей змей перед тем…

— Яблоко? Простое яблоко?

— У змея и простое яблоко отравою станет…

Она остановилась и топнула ножкой:

— Какой противный! Я его ненавижу!

— Пошли, — сказал Он, — это еще не все; суть дела в том, что змей не мог искусить Адама без помощи Евы. Пока Адам не подпускал к себе змея, он был сильным Царем, не уступающим никому своего места; но, искусившись, сделался слабым и сразу же сам змею поддался.

— Змей вошел в него, — предположила она.

— Точно, умница, — похвалил Отец, — змей вошел, потеснивши Царя, предстал зверем и дал Еве то, что она хотела.

— Не Еве, — поправила она, — а пизде.

— Ты права; просто для церкви, ты уж догадываешься, такое слово непотребно. Итак, змей своего добился; что вышло из этого, то по-церковному называется грех. Бог не простил греха ни Адаму, ни Еве — выгнал из рая обоих и заставил жить на грешной земле. Ну, а змею в раю обольщать стало некого — он и подался, лукавый, за изгнанными вослед. Потому он и в свете, среди людей.

— Вот оно что, — протянула она задумчиво.

— Ты понимаешь, что это всего лишь сказка.

— Похожа на правду.

— Похожа, — согласился Отец. — Эту веру с давних времен складывали многие люди. Кто-то из них, может быть, наш далекий пращур, верно объяснил другим, как действует змей.

— Почему же все люди не живут, как мы?

— Потому что большинство людей просто дураки и грешники, и Царства у них нет; а у кого свое Царство есть, те живут как мы, скрытно, и о том мы с тобой не знаем и знать не должны.

— Только мы с Тобой друг для друга вдвоем в целом свете, — нараспев прочитала она заветные слова, глядя на Отца с упоением, — лишь я для Тебя и Ты для меня. Ни с кем не сойдусь, но и враждовать не буду; никого не почту, никому не поверю и не скажу про то, как мы живем, а про наше Царство в особенности. Души своей и Царевны не дам коснуться никому. Ах, как я люблю Тебя, Батюшка!

— А как Я-то тебя люблю, Моя милая…

— Однако же, — продолжала она посуровевшим голосом, как солдат перед боем, как автомат, — буду похожа на всех, не возбуждая ни в ком подозрений, буду незаметной и смешаюсь с толпой. Буду таиться, прятаться, ко всему наготове; буду подслушивать, подглядывать, вызнавать не ради корысти, а лишь ради нашего покоя и счастья, ради Царства нашего!.. Буду думать усердно и глубоко! Буду скрывать истинные мысли, обманывать всех вокруг, да так, чтоб не узнали! Не испытаю ни к кому ни гнева, ни жалости, буду хитра и коварна со всеми, как змей!

Она перевела дух и недобро добавила:

— А иначе придет позор и погибель.

Когда лунная кровь перестала ее отвращать, когда Царевна, подобно подножью Царя, покрылась красивой пружинистой шапочкой, а грудь потребовала отдельной одежды, она начала задумываться о вещах, выходивших прежде за пределы ее понимания.

Посредством школы и телевизора она уже многое знала об окружающем мире. Мир этот был ей глубоко чужд. Но она должна была его знать — иначе в дальнейшем, совершая неправильные поступки, она неизбежно привлекла бы к себе внимание окружающих, а этого делать было нельзя.

Школа была неизбежной обязанностью, с которой она научилась мириться. Благодаря бесцветному образу, удачно найденному ею в начальных классах, она не вступала в конфликт со своим окружением; благодаря наблюдательности и логическому анализу она узнала о своих одноклассниках и их семьях столько тайных вещей, что жизнь всего села, верно, переменилась бы, вздумай она совершить огласку. Эти тайны были большей частью дурными, иногда непонятными и очень редко — заслуживающими уважения. Разведывая очередной чей-то секрет, она все больше ценила Отца и открытое Им для нее прекрасное Царство. Вместе с тем, школа давала и знание, само по себе не очень ей интересное — лишь биология, да в какой-то мере история по-настоящему увлекали ее, — однако же, необходимое для будущего, когда, как она понимала, ей придется освоить профессию, чтобы зарабатывать деньги на жизнь.