Феликс Аксельруд - Испанский сон

«А говорят, — сказала Инна разочарованно, — что счастье за деньги не купишь».

Тут я не выдержал.

«Да это же банальный сетевой маркетинг! — сказал я в сердцах. — Типа гербалайфа… вот жулики! уже до высоких технологий добрались».

«Почему жулики? — обиделась Маша. — У “Бипторга” есть лицензия; и никто вас силой не заставляет покупать».

«Вы правы, Маша, — с неожиданной печалью в голосе произнесла Инна и пересела на подлокотник кресла, в котором сидела девушка с бипером. — Но и он прав, — продолжала она тихо и проникновенно, заглядывая Маше в лицо; — кто вокруг нас нынче не жулик? Знаешь ли, — улыбнулась она и коснулась рукою Машиного плеча, — я знакома с этим человеком не более часа, и я тоже хотела получить от него немножко счастья, как и ты. — Говоря это, она опустила свою ладонь и коснулась ею Машиной груди, обтянутой недорогим трикотажем. — Но у меня не вышло, и я уже собиралась уйти; но твое появление изменило мои планы».

С этими словами она начала ласкать Машину грудь, поглядывая на нее с нежностью. Переход Инны с Машей на «ты» уже сам по себе прозвучал эротично, а ее последующее действие вновь возбудило во мне половой задор. Я разозлился, так как видел, что совсем им не нужен; полагалось бы встать и выкинуть их обеих за дверь, но, во-первых, это было бы очень грубо, во-вторых, мне было уже интересно, чем это кончится; а самое главное, я все же на что-то надеялся, а потому продолжал мирно сидеть.

«Ты хочешь секса со мной? — спросила Маша. — Я еще никогда не пробовала с женщиной и не стала бы возражать; но как же на это посмотрит хозяин квартиры?»

Инна коротко усмехнулась.

«С хозяином мы бы договорились; но я не хочу секса с тобой, я просто закупориваю свое счастье».

«Как — закупориваешь?» — удивилась Маша.

«Ты меня поймешь запросто, — сказала Инна, не оставляя в покое Машину грудь. — Для нас с тобой, дорогая, высшее счастье — это семейная тихая жизнь; притом не знаю как для тебя, а для меня это счастье несбыточно. Но так хочется урвать хотя бы кусочек! А тут — ты. Вот я и пригласила тебя зайти, будто бы это моя квартира; пригласила присесть, будто бы я на самом деле решила что-то купить; и вообще будто бы он мой муж, и мы принимаем гостью. Пока я задавала тебе вопросы, а он молчал (как и должно быть в нормальной семье), я вся была во власти этой иллюзии; я была счастлива — полностью, хоть и недолго».

«Ага, — догадалась Маша, — а теперь, чтобы это счастье подольше не улетучивалось и оставалось с тобой, ты должна прикрыть его сверху чем-нибудь обыкновенным, но не плохим… а лучше всего каким-нибудь неважнецким удовольствием. Ну точно! это и есть закупорить».

«Я же говорила, ты меня поймешь».

«Простите, — вмешался я, видя, что дело пошло к концу, — а мне не отломится небольшого кусочка? Ведь я, что ни говорите, условия создавал».

Они переглянулись и дружно расхохотались.

«Что здесь смешного?» — спросил я.

«Теперь мне ясно, почему твоя квартира так бедна, — сказала Инна, вставая с кресла и увлекая Машу вслед за собой. — Ты же совсем глупый! Я специально рассказывала Маше подробно, чтоб даже ты, присутствуя, мог понять… ведь я не эгоистка, я дала и тебе возможность получить свой кусочек и даже закупорить его; а если ты эту возможность не использовал — что ж, тем хуже для тебя. Идем, Маша».

И они ушли.

— И я остался один, — сказал Вальд. — Я и так-то подозревал, что ни черта не смыслю в нынешних житейских подходах и ценностях; а позавчера, после этого случая, я окончательно это понял. Вот бы можно было брать женщин из другого времени! Я бы смотался в свою молодость, на танцплощадку… в библиотеку, в кино… Фил, какие там были девочки! Да ты должен помнить — ты-то успел… Любую бы сейчас сюда! причем пусть ей будет даже столько же, сколько мне… ну, почти столько же…

Он горестно махнул рукой.

— Тебе просто хронически не везет, — осторожно заметил Филипп. — Наверняка и сейчас есть такие… нужно только терпеливо дождаться.

— Уже и времени нет, дожидаться-то.

— Да ладно тебе! Еще не вечер.

— Нет, Фил. Уже вечер. Опускаются сумерки…

Тема утухла. Вальд начал поглощать лапшу, ловко орудуя фарфоровой хлебалкой и палочками, но вид у него при этом был грустный.

— Мы не договорили о деле, — сказал Филипп, возможно, несколько более живо, чем требовалось. — Поскольку люди мутные, я думаю… что с тобой? Эй, не шути так!

Вальд внезапно побледнел как смерть. Он выпрямился в кресле, даже выгнулся назад, как делают тореадоры. Он уронил хлебалку и палочки. Он задрожал; лоб его заблестел, и по нему потекли струйки пота.