Феликс Аксельруд - Испанский сон

Игорек промолчал.

— Хочешь или нет? — повторила Мария.

— Какая разница? — недовольно отозвался отрок. — Ну, хочу… предлагаешь, что ли, через борт?

Мария хихикнула.

— Здесь это предусмотрено, — сказала она, зажгла свой фонарь и сощурилась от неожиданно яркого света. — Подвинься. Смотри: поднимаем половинку дивана… а вот и стульчак. Какашки наши прямо на рельсы посыплются.

— Как-то некультурно…

— Не смеши, — сказала Мария и убрала свет. — Никогда здесь не ступит нога человека.

— Отвернись.

— Я все равно ничего не вижу…

— Отвернись.

Отворачиваться во мраке было и впрямь смешно. Он не хочет, чтобы до меня донеслись его запахи, догадалась Мария. Она действительно полуотвернулась — но откуда ему было знать, что нюх ее был что у собаки? Откуда было знать про кровавые, желчные, рвотные, гнойные, прелые запахи, про запахи смерти и боли, веществ и растений — запахи, коих она знала великое множество и различала по недоступным для людей категориям, едва не на вкус и на цвет? Про сотни любовных запахов, сонных запахов, а еще запахов пробуждения, утренней ласки, движения и труда, и запахов усталости и заката… и конечно же, запахов этих первейших, здоровых, естественных (а про себя добавляла она — и красивых) человеческих отправлений. До чего лицемерна человеческая культура! Такое внимание к тому, что поглощаешь, и такая небрежность к тому, во что это превращается. Дотошно исследовать свою душу — то есть то, чего нет, — и делать вид, что реальной, насущной потребности будто не существует. Ну, не странно ли? Мария повела ноздрями, прикрыла глаза (даже в темноте это движение помогало ей сосредоточиться), в два счета познала до дна простой, радостный дух своего юного спутника — и, незаметно для него, широко улыбнулась.

— Все? — спросила она, прекрасно зная, что да.

Он погромче шуршал платком, делая вид, что тщательно вытирает руки. Она вспомнила, как он шумно глотал слюнки в машине, желая показать ей свой голод. Благословенные времена… Она снова тихо всплакнула.

— Я смотрю, тебя ни на сколько нельзя оставлять, — проворчал он, как взрослый, и она со светлой тоской уловила в его ворчании милые и утраченные интонации князя. — Ну же, Мария! Брось это; садись-ка лучше рядом и рассказывай наконец.

— Есть, ваше высочество, — сказала Мария. — Как вам известно, какое-то время я фактически проживала в Испании, выполняя там… — Она вздохнула, впервые подумав о полной бессмысленности положенных ею трудов. Это было уже не впервые. Чем больше, упорней, настойчивей трудилась она, тем большее разочарование вызывали в ней готовые, такие заслуженные и, казалось бы, желанные результаты. Моя судьба — терять, моя судьба — терять.

— Опять отвлекаешься, — строго сказал Игорек.

— В общем, я встретилась с одним человеком… язык не поворачивается назвать его стариком, настолько дух его был бодр; но на самом деле лет ему было очень много. Я даже не знаю точно, сколько; может быть, восемьдесят, а может, и девяносто. Когда меня представили ему, я еще так себе говорила по-испански и появлялась везде с переводчиком; поэтому, когда он отвел меня в сторону, намереваясь со мной поговорить, я испытала момент внутренней неуверенности. Но эта неуверенность сразу же прошла, так как он обратился ко мне по-русски, с акцентом не очень заметным и даже приятным на слух.

— Как его звали? — спросил царевич.

— Его… — замялась Мария и, подумав, ответила: — В общем, это был граф де ла Фуэнте.

— А почему ты не сразу ответила?

— Потому что я обещала сохранить его имя в тайне.

— Ты нарушила обещание? — поразился царевич.

— Вовсе нет, — сказала Мария. — Де ла Фуэнте — это фамилия, а я обещала сохранить в тайне имя; никогда я не назову тебе его, хоть пытай.

— Ну ладно, — сказал Игорь. — Продолжай.

— Итак, мы сдружились. Он знал массу исторических фактов и фактиков, которыми я как раз интересовалась; таким образом, он приобрел слушательницу, хорошую во всех отношениях, а я — новый источник информации. Кстати, испанское слово «фуэнте» означает источник; я нашла в этом добрый знак.

Опять сбоку на вагонетку налетел краткий вихрь, а под колесами стукнуло. Шелест ветерка между тем превратился в негромкий, но ощутимый свист; подняв руку, Мария была удивлена силой воздушного напора. Теперь она поняла преимущества ограждавшего пассажиров обтекателя. Игорь зажег фонарь и посмотрел наверх. Отдельных элементов свода уже не было видно; над ними стремительно проносилась одна тусклая серая полоса.