Феликс Аксельруд - Испанский сон

— Для чего?

— Для чего и я. Драпать надо, партнер. Ноги делать, когти рвать… да поживей, пока… Только не начинай насчет отпустят, не отпустят… Давай лучше придумаем четкий план.

— Партнер, — спросил Филипп, — сколько раз я тебе предлагал это? Не ты мне, а я тебе?

— То было как-то несерьезно.

— А сейчас — наоборот, слишком серьезно. Граница нас не спасет.

— Я бы тебе поверил, если б у нас было больше на пару нулей. А так — кто мы такие?

Филипп внезапно расхохотался.

— Я понял, в чем дело! — сказал он. — Тебе раньше просто было не к кому. А сейчас появилось к кому. Дитя!

— А хоть бы и так, — буркнул Вальд. — Короче?

— Надо подумать, — сказал Филипп.

— А мы чем сейчас занимаемся?

— Слушай, — сказал Филипп, — у меня есть мысль.

— Опять насчет кожаного?

— Нет… в твоем направлении. Вполне ортодоксальная мысль. Как ты думаешь, сколько реально у нас времени?

— Откуда мне знать? Это твой кадр.

— Ну все же. Месяц, два?

— Понятия не имею. Ну, месяц.

— Отпусти меня на пару недель к жене.

Вальд ухмыльнулся.

— Бежишь от ответственности?

— Может, наоборот, к ней. Ты не думаешь, что если по-твоему, то нам придется прописываться по разным адресам?

— Да, — признал Вальд, — это ближе к теме… но нельзя ли заочно? Время для разъездов какое-то не самое подходящее.

— Ну, на недельку…

— Дело не в этом.

— Не хочешь в одиночку придумывать план, — заключил Филипп. — Но, по твоей версии, план и не нужен. Если отпустят — а в этом ты оптимист, — то езжай да женись, да не возвращайся. Интернет, он и в Африке Интернет… Мне, кстати, сложней; хотя за столько времени все процедуры вроде изучены…

— Так что, — спросил Вальд, — мы решили?

— Ну… готовься, — пожал плечами Филипп. — Кстати, почему «мы»? Мы — «мы» — делали общее дело и жили на одной земле, пусть не очень-то привлекательной. Дело наше тухнет, одной земли впереди не видать… Уж не будет «мы», Вальд; подумай об этом тоже.

— Пожалуй, тебе нужно поехать, — сказал Вальд. — Я подумал, что твой подчеркнуто развлекательный рейд усыпит их бдительность.

— Отличная мысль! До чего продуктивно работаем.

— Может, сходим в театр? — неожиданно спросил Вальд. — Два холостяка. Никогда не ходили вдвоем.

— Может, девочек? — спросил Филипп.

— Нет уж. Пойдешь в театр?

Филипп отрицательно помотал головой.

— А если я когда-нибудь приглашу тебя в город Берген? — спросил Вальд. — Там бывает роскошный музыкальный фестиваль, каждый год на исходе мая.

— Вот это дело, — одобрил Филипп. — И я тебя тоже куда-нибудь приглашу; в Испании фестивалей множество.

— Ты меня в Памплону, на это… где с быками бегут…

— Сан-Фермин.

— Во.

Они замолчали.

— Ну, что ты киснешь? — презрительно спросил Филипп. — Рохля ты нерешительная! Созрел наконец и тут же скис. Ничего же особенного не происходит. Гумилева читал? Это называется пассионарность; народы приходят в движение, народы перемещаются с место на место, диффундируют, ассимилируют… Наши потомки будут говорить на других языках.

— Да.

— А расставаться не хочется, верно? Устроим колонию, а?

— Развеселился, — проворчал Вальд. — Все, поговорили… езжай-ка теперь побыстрее к жене.

Милая Вы моя! Как это трогательно… Разумеется, искусство читать между строк так быстро не исчезает. Но в данном случае…

Поверьте мне, Вас напугали. Вы очень эмоциональны; право, напугать Вас легко. К тому же эти люди умеют говорить очень страшно. Страх этот передается вниз, растекается, как шампанское по пирамиде фужеров, и фактически это единственное, что у них есть вообще. Больше они ничего не умеют.

Раньше они умели стрелять — умели других заставить стрелять; раньше они действительно много чего умели. Вот, подумаете Вы, беззаботный идиот… недотепа… Позволю себе пояснить свою благодушную мысль.

Мы никогда не рассуждали ни о политике, ни об истории; если чего-то и касались, то только в применении к нашим с Вами делам. Не очень-то мне охота нарушать эту традицию. Но в порядке исключения, видно, придется… Наберитесь терпения прочитать этот не свойственный нашей почте материал — возможно, мне удастся Вас успокоить. Я страдаю, когда Вы вот так испуганы и нервны.

Существуют желания маразматиков, но существует и реальный мир; у развития этого мира свои законы. Все, что происходит в обществе, не с бухты-барахты взялось. Если бы, к примеру, нельзя было лгать — ну, физиология мозга бы не позволила думать одно, а говорить другое — то и общественные категории были бы иными. Законы, семья, государство — все эти вещи сложились бы по-другому, а может, вместо них было бы что-то еще.