Феликс Аксельруд - Испанский сон

Мы, то есть мы с родителями, целых три года жили на одном месте, и в школу я вместе с Олей пошел — в один год, но в разные классы. Хотели в один, но не получилось. Очень мы оба мечтали, как будем за одной партой сидеть и во время урока лазить друг дружке в трусики… Но судьба сложилась иначе. Можно было, конечно, родителей попросить, чтоб в один класс… чтоб поговорили с администрацией… но мы оба побоялись, и я, и Оля.

И все равно мы дружили, встречались тайком у нее на квартире, после продленки, пока штрихов дома не было, в смысле родителей, и такое счастье продолжалось до весны. Весной мы опять переехали, и пришлось мне расстаться навсегда с девочкой Олей, моей большою любовью. Переживали мы оба ужасно, море слез пролили. При прощальном свидании у меня встал первый раз. Помню, сосет она мне и ревет… и сосет и ревет все сильней… и тут — как встанет! У нее аж слезы высохли, а у меня тоже. И начали мы его рассматривать и щупать.

«Вот ты и вырос, — сказала она. — Это от горя. От этого быстро взрослеют, я знаю».

«Только мужчины, — спросил я, — или женщины тоже?»

«Все — и мужчины и женщины».

«Значит, — говорю, — и ты должна повзрослеть».

«Наверно», — отвечает она мне, но неуверенно.

«Или ты не горюешь?»

«Если б не горевала, то не плакала бы».

«Значит, повзрослела. Давай посмотрим».

«А что должно быть?»

«Не знаю».

«Может, целка сломаться должна?»

«Нет. Целку ломают мужчины».

И тут она говорит: «Сломай мне целку».

Я испугался.

«Ты что, — говорю, — мы не женаты. Если узнают, нас посадят в тюрьму».

«Малолеток не сажают».

«Да? А вдруг будет ребенок?»

«Не будет, — говорит она, — ведь у меня еще не было месячных. А раз нет месячных, то не будет беременности; а раз нет беременности, то нет и ребенка».

«А вот и не так, — говорю я, — вовсе наоборот: если нет месячных, тогда и получается беременность. А потом и ребенок».

«Глупости какие».

«Совсем не глупости. Я точно знаю».

«Откуда же тебе знать? — хихикнула она. — Разве у тебя были месячные?»

Мы посмеялись ее шутке.

Вообще-то я знал об этом из разговора мамы с ее подругой — подслушал попросту разговор — но после Олиных слов засомневался. В самом деле, подумал, ведь у совсем маленьких девочек, ясельных например, месячных тоже нет! Но что-то ни одна из них никогда не беременела. Насколько я знал.

«Ну так что, — спросила Оля, — ты меня трахнешь?»

«Да».

«Давай».

И вот она ложится передо мной, расставляет ноги, накладывает пальцы на свои срамные губы и растягивает их в стороны. Я ложусь сверху, нащупываю своим членом ее самое глубокое место и давлю туда все сильней и сильней. И чувствую, мне становится больно.

«Не так, — говорит она, — наверно, никто тебе не объяснял, как это делается. Нужно туда-сюда, туда-сюда. А я буду тебе подмахивать».

Тут у меня возникает подозрение.

«А ты, — говорю, — с кем-то уже трахалась, что ли?»

Смотрю, она краснеет.

«Нет. Мне просто рассказывали. Девчонки».

«Врешь».

«Не вру».

«А чего тогда покраснела?»

«А ничего. Будешь трахаться, или поссоримся?»

Я растерялся — лежу на ней и молчу, не знаю, как быть. Если она меня предала, значит, нельзя мне ее трахать. А если нет?

«Дурак, — говорит она. — Если бы я уже трахалась, у меня бы целки не было».

За дурака я, конечно, должен бы ей по шее, но я понимаю, что она права — я сто раз видел ее целку, пальцами щупал и так далее. Что же она покраснела, думаю я. Но делать нечего — опять вставляю в нее свой член и начинаю делать туда-сюда, как она сказала.

«Кайф», — говорит она.

Я тогда был слишком молод, чтоб кончить, но мне тоже было хорошо. Потом мы оба устали и остановились.

«Теперь я твоя любовница», — говорит она.

«Но я еще не сломал».

«Все равно. Ах, если бы ты не уезжал…»

«Да, — говорю, — тогда бы сломал когда-нибудь».

«Быстро бы сломал. Ты хорошо трахаешься».

Тут я снова начинаю ее подозревать — если она никогда не трахалась, то откуда ей знать, что хорошо и что плохо? Но она опять как заревет, и я, глядя на нее, тоже. Сидим и ревем, слезинки друг с дружки стираем. Долго так сидели, пока не пришли ее родители. Ну, мы уже, конечно, к этому времени оделись.

Ее мама меня потрепала по голове.

«Здравствуй, Вася, — говорит, — я слышала, ты уезжаешь?»

«Ну».

«Жаль, — говорит. — Уж такой хороший женишок».

Уж не женишок, хотел я ей сказать, а потом вспомнил, что целку-то не сломал, и осекся. Да и вообще, мама есть мама. Хотя у нее сиськи были, скажу я тебе… У Оли-то, ясно, никаких еще сисек не было.