Феликс Аксельруд - Испанский сон

— Не молчи! — сказала она страстно. — Скажи, чего хочешь!

— Ты знаешь чего, — пробормотал он и отвел глаза.

— Смотри на меня! — потребовала она. — Говори! Ты хочешь, чтобы я взяла в рот? Прямо сейчас? Ты ведь этого хочешь?

Он кивнул.

— Скажи это.

— Я хочу…

— Ну?

— Хочу, чтоб ты взяла в рот. Прямо сейчас.

— Повтори! Повтори!

— В рот! Прямо сейчас!

— О, милый…

Царевна юркнула в сторону, едва не захваченная внезапным, теплым, неожиданно обильным дождем. Губы Марины едва успели окружить назначенный источник, как оттуда тоже хлынуло — вкусное, остро пахучее, ставшее сегодня родным и необходимым.

Они долго молчали. Потом он соорудил ванну для двоих. Чтобы поместиться вдвоем в этой маленькой ванне, они обняли друг друга ногами. И очень хорошо, потому что легко было ласкать руками открывающееся навстречу. И взбитая над водой мыльная пена не давала рассмотреть этих ласк.

— Знаешь, — сказал он, — в Польше, очень давно, была такая королевская чета… Короля звали, кажется, Станислав… а вот как звали королеву, я не помню… Они очень любили друг друга… Вступая в брак, они приняли обет целомудрия — и никогда его не нарушали…

— Правда? — удивилась она. — А как же наследник?

— М-да.

Он задумался. Действительно — как же наследник?

— Не знаю. Но я не об этом хотел сказать.

— Я понимаю.

Сейчас, подумала она, мне сделают предложение. Совместимо ли Царство с браком? Может быть; но сказать это должен Отец. О браке, о наследнике. Как бы я ни любила этого человека — или кого-то другого — Отец превыше всего.

Адвокат не произнес больше ни слова.

Назавтра новостей не было. А еще через день она съездила в деревню, убедилась, что все в порядке с домом, взяла с собой вещи для Отца, вещи для себя, документы. Она приехала в Кизлев последним автобусом и чувствовала себя виноватой оттого, что Корнею Петровичу пришлось обедать и ужинать тем же, что было приготовлено ею на завтрак.

Он встретил ее ласково. Поцеловал на пороге.

— Ну?

— Ничего нового.

— Что теперь?

— Подожди. Поешь вначале.

Он кормил ее молча, как ребенка, пока набиралась ванна. Потом погрузил ее в ванну и мыл, тоже как ребенка.

— Говори же наконец, — не выдержала она.

— Хорошо, — согласился он. — Мы видим, что твое письмо не подействовало. Вывод: нужно другое письмо.

— Почему другое подействует?

— Потому что будет другим по содержанию.

— То есть?

— Может быть, Он начнет говорить, если следствие будет проинформировано независимо. Или, по крайней мере, Он будет думать, что проинформировано.

— Прости… Не понимаю.

— Придется нам порассуждать об оперативной работе, — сказал адвокат. — Отвлекись пока от Отца. Имеется Икс, который должен заговорить… ну, допустим, о каком-то Царстве. Задача такая, чтобы он заговорил, понимаешь?

— Чья задача?

— Неважно чья. Главное, что сам по себе не очень-то хочет он говорить. По меньшей мере, колеблется.

— Ну.

— Есть три варианта. Первый вариант, если никто ему ничего не подскажет. Кроме собственной логики, совести и так далее.

— Ну.

— Этот вариант только он один и контролирует. Непредсказуемый вариант, понимаешь? А время, между прочим, может работать не на него.

— Ну.

— Второй вариант: следствие проинформировано об этом самом Царстве со стороны.

— Кем?

— Пока неважно…

— Нет, важно! Кроме меня, некому рассказать им об этом!

— Я говорю об Иксе, — холодно сказал Корней Петрович. — Не проецируй на свою ситуацию. Представь себе, что Икс — это, например, некий Иисус, которого как-то раз привели к следователю в городе Иерусалиме. Ты слышала об этой истории?

— Ну, — мрачно сказала она.

— И следователь спросил Иисуса: это правда, что ты говорил о каком-то Царстве? Как ты думаешь, почему следователь смог задать такой вопрос?

— Потому что ему донесли.

— Точно. А если бы ему не донесли, зашел бы у них разговор о Царстве?

— Откуда мне знать?

Корней Петрович посмотрел на Марину почти зло.

— Все, — сказала она, — я хочу выбраться из ванны.

— Изволь…

— Я сама вытрусь. Ты не мог бы…

Адвокат смягчился.

— О’кей. Пойду пока приготовлю кофе.

Он ушел. Она вытиралась торопливо, нервно — вот еще новости, опять эта мутная философия — не забывая, однако, посмотреть на себя в зеркало и побрызгаться захваченной из дома душистой аэрозолью. Она вышла из ванной в своем собственном домашнем халатике. Корней Петрович легонько принюхался к аэрозоли и ничего не сказал.