Андрей Ханжин - Рассказы

Захар курил. Ночью почти не спал. И с пяти утра высадил уже сигарет восемь. Отчего-то ему не было радостно. Со второго этажа — из спального помещения — спускались к нему приятели и прочие, всякие — хлебнуть по кружке айвового самогона из голубого эмалированного ведра.

Причащающиеся совершали одну и ту же ритуальную процедуру: зачерпывали, вливали в себя, крякали и безразличными голосами говорили обычное: «Волюшки тебе золотой, Захар, фарта и масти!»

Вообще на освобождение принято заваривать ведро чифира, но Захар решил выставить ведро самогона, который Валерчик Минводский гнал всю ночь из айвовой браги в котельной на промзоне.

В телевизоре шепелявила Буланова.

Буря не унималась. Минуло восемь утра, девять, десять… Небо чуть просветлело. Летние непогоды коротки. И Захар увидел в окно, как от штаба к бараку, придерживая рукой кепку-пидорку, восьмериками оборачивая лужи, быстро семенил шнырь Фокус.

— Ты чё, Захар! — запищал (голос такой) Фокус, — Там в штабе на ушах все! Ты чё! Короче, поканали на волюшку, Захарик!

Захар расстегнул браслет, снял часы, усмехнулся и протянул их Валерчику Минводскому — вместе хавали пять лет.

— Держи, будешь расстояние до звонка замерять.

И пошел в сырость.

Буря чуть скисла. Ливень ослабел. Пока расписывался в бумагах «получено — сдано», пока выслушивал смешные и нелепые наставления от дежурного — «…стать полноценным гражданином нашего общества» — дождь стал просто моросящим. Бандитская погода.

На последней вахте в сотый раз назвал фамилию-имя-отчество, год рождения, место, статью, срок, начало срока, конец… В сотый, в тысячесотый раз.

— Когда обратно ждать? — пошутил прапор (морда фруктом киви) в амбразуре дежурки.

— Я больше не сяду.

— Ну-ну…

Маргошка дожидалась его с шести утра. Промокнуть почти не промокла — приятель Дыня подвез ее на старом 126-м «мерине» и сам ожидал тут же, в машине. Не промокла, только волосы немного. Но замерзла. Подрагивала — скорее, нервничая. Час, два, три… Никого. Звонила дежурному: что-то случилось? Дежурный успокоил: ждите, выйдет сейчас! Но сердце как-то тоскливо сжималось.

Протяжно загудел электрический засов, дверь откатилась вправо и — Захар!

Рванулась к нему, впилась губами куда-то возле уха, обхватила сколько было сил — дождалась! Ощупывала, нюхала, проклятый тюремный запах! и долго-долго не могла отпустить. Дыня так их и сфотографировал: на пороге лагерной вахты, в обнимку, сплетенные, Маргошка спиной — кудри чуть намокли, а у Захара отчего-то дико печальные глаза.

Оказывается, ему причитались какие-то деньги «на проезд до места жительства», как иногороднему. Нужно было свернуть в ряды приземистых, клочьями побеленных, проваливающихся амбаров — предлагерный хоздвор — и отыскать там кладовщицу по кличке Помидориха. Она ведала «проездом до места жительства». Она же шмонала женщин, приезжающих к мужьям, детям и братьям на длительные свидания. Лазила немытыми пальцами бесцеремонно. Коротконогая, длиннорукая, почти беззубая — лишь два передних резца черны от чифира — и косоглазая. Возраст, разумеется, неопределим.

— Считай денюжки-то! Вот, гляди, сто пятьдесят рублев.

Ровно на пачку приличных сигарет и зажигалку. А то ведь коробок спичек только в кармане.

— А вещи тута твои…

— Какие еще вещи? — удивился Захар.

— В которых прибыл. Вот, в мяшочке. Все записано. — Помидориха потянула из большой кучи серый брезентовый мешок с деревянной биркой. — Брать будешь?

— Нет.

— Точна?

— Нет.

— Ну-ну…

И так, тварина, захохотала, зашлась в крякающем кашле, что Захару стало не по себе. Он выскочил из амбара и вдохнул холодной влаги, июньской холодной воздушной влаги. «Не сглазила бы, падаль», — мелькнуло в голове. Но воля перекрыла впечатлениями.

Только теперь он заметил, что цвета окружающего мира стали более яркими, отчетливыми, впивающимися в глаза. Появился объем. Ведь в зоне тоже были деревья, но тусклые отчего-то, плоские…

Лагерные шмотки он сжег на обочине. Как и положено. Хотя в приметы, как бы сказать … «У моих врагов тоже 13-е число», — говорил Захар. Но сжег. Переоделся в то, что привезла Маргошка. Туфли чуть-чуть поджимали. Ноги разбились в казенных безразмерных башмаках. Но виду не подал, не хотел расстраивать. Знал, что выбирала, думала, как он будет выглядеть.

Трасса.

Гаишники.

Отдал сто пятьдесят рублей за превышение.

В карманах пусто.

Лето.

Город.