Альберт Пиньоль - В пьянящей тишине

— …Он не был содомитом, а всего лишь итальянцем.

Пещерный смех возобновлялся сам собой.

— Он не был содомитом, а всего лишь итальянцем, — повторял Батис, поднимаясь по лестнице. Он смеялся и снова произносил концовку этого неизвестного мне рассказа.

Позже я услышал его смех ещё один раз, но тут надо рассказать предысторию этого события. Однажды после бурного ночного штурма я устроился на своём матрасе. Рассветало. Я уже совсем было уснул, когда странный шум заставил меня подняться с постели. Сначала послышались стоны животины. Он бил её? Нет. Шумные вздохи Батиса вскоре заглушили звуки, которые она издавала. Я не мог поверить своим ушам и даже подумал, что страдаю звуковой галлюцинацией. Но нет, это происходило наяву. Это действительно были стоны, но стоны сладострастия. Там, наверху, кровать ритмично сотрясалась — и вместе с ней пол верхнего этажа. С досок на меня сыпались мелкие опилки, словно внутри маяка шёл снег. Округлые стены маяка усиливали звуки, они отдавались эхом, и моё воображение, отказывающееся поверить в возможность происходящего, рисовало мне картину их совокупления. Оно продлилось час или два, пока крещендо вскриков и движений не разрешилось полной тишиной.

Как он мог трахаться с одним из тех самых чудищ, которые осаждали нас каждую ночь? Какой путь прошло его сознание, чтобы обойти все препятствия природы и цивилизации? Это было хуже каннибализма, который иногда можно понять в отчаянной ситуации. Но сексуальная невоздержанность Батиса была достойна клинического обследования.

Естественно, хорошее воспитание и тактичность не позволяли мне обсуждать с ним его склонность к зоофилии. Однако для него было совершенно очевидным, что я всё знал, и если он не затрагивал эту тему, то исключительно от лени, отнюдь не от стыдливости. Но однажды Батис сам в разговоре затронул этот вопрос. Моё замечание было продиктовано исключительно клиническим интересом:

— А диспареунией она не страдает?

— Что это ещё за диспареуния?

— Диспареуния — это боль при половом сношении.

В это время мы обедали за столом на его этаже, и он так и замер с открытым ртом, не донеся до него ложку. Он не смог доесть свою тарелку похлёбки и так хохотал, что я стал опасаться, не свихнёт ли он себе нижнюю челюсть. Хохот поднимался из его желудка, груди и живота. Он шлёпал себя по бёдрам и чуть не падал с табуретки. Слёзы выступали у него на глазах, он на минуту приостанавливался, чтобы их вытереть, и снова хохотал. Он смеялся и смеялся; потом начал было чистить ружьё, но не мог остановиться. Он хохотал до самого захода солнца, пока ночь не вынудила нас сосредоточить внимание на обороне.

Зато в другой раз, когда случайно в разговоре речь зашла о животине и я спросил, почему он наряжает её в этот нелепый наряд огородного пугала, в этот грязный, потерявший форму и обтрёпанный свитер, его ответ был лаконичным и чётким:

— Ради благопристойности.

Вот таков он был, этот человек.

11 января.

Один японский философ писал, что лишь немногим людям дана способность ценить военное искусство. Батис Кафф был именно таким человеком. По ночам он воюет, а днём предаётся любви. Трудно сказать, какое из этих двух занятий возбуждает его сильнее. В ящиках моего багажа он обнаружил пару волчьих капканов. Страшные железные острия, как челюсти акулы. Батис очень обрадовался и поставил капканы на расстоянии точного выстрела. Парочка чудищ попалась в ловушки, и он убил их меткими выстрелами — если следовать его собственному совету беречь боеприпасы, эти патроны тратить не стоило. Утром он пошёл к капканам, движимый невысказанным желанием заполучить какой-нибудь трофей. Однако чудища, бешено пожиравшие любой кусок мяса, утащили с собой трупы и заодно прихватили капканы. Это его очень раздосадовало.

13 января.

Развивая мысли Мусаши: [7] Миямото Мусаши (Мусаси) (1584–1645) — знаменитый японский воин-самурай, художник и автор книг о фехтовании. доблесть воина определяется не тем делом, за которое он борется, а тем уроком, который он способен извлечь для себя из борьбы. К несчастью, этот афоризм на маяке теряет всякий смысл.

15 января.

В первые ночные часы небо необычайно чистое. Волшебное зрелище: звёзды на небосклоне и звездопад. Я расчувствовался до слёз. Мысли о широте, на которой находится остров, и о карте звёздного неба. Мы находимся так далеко от Европы, что созвездия занимают необычные положения и я не могу их различить. Но надо признать, что никакого беспорядка в этом нет; положение кажется нам беспорядочным только тогда, когда мы не способны воспринять незнакомые нам порядки и положения. Мироздание не знает беспорядка, он существует лишь в нашем сознании.