Анна Елистратова - Ричардсон

Мелкие и мельчайшие бытовые детали возбуждают в Ричардсоне уже не только трезво-практическое, деловое внимание, какое они вызывали у Дефо, но и глубокий эмоциональный интерес. Это новое отношение писателя к миру сказывается в самом переходе Ричардсона от мемуарно-дневниковой формы романов Дефо к эпистолярной форме. Автор „Клариссы“, как и автор „Робинзона Крузо“, еще старается придать роману возможно более документальный, подлинно-достоверный вид; он еще скрывается под маской издателя, не вступая в открытую беседу с читателем, как это сделает Фильдинг. Но к уменью наблюдать и описывать он прибавляет новую, по сравнению с Дефо, способность переживать наблюдаемое. Его интересуют уже не только поступки людей, но и бесчисленные скрытые, едва уловимые движения мысли и чувства, лишь косвенно проявляющиеся в действии.

В своей восторженной „Похвале Ричардсону“ Дидро прекрасно охарактеризовал новаторство Ричардсона в изображении частной жизни:

„Вы обвиняете Ричардсона в растянутости?… Думайте об этих подробностях, что вам угодно; но для меня они будут интересны, если они правдивы, если они выводят страсти, если они показывают характеры. Вы говорите, что они обыденны; это видишь каждый день! Вы ошибаетесь; это — то, что каждый день происходит перед вашими глазами, и чего вы никогда не видите“.

В обыденном, частном существовании обычных людей своего времени Ричардсон действительно открывает чувства такой необычайной глубины, душевные переживания такой тонкости и сложности, какие еще недавно казались исключительной привилегией „высоких“ героев рыцарско-пасторальных романов и трагедий классицизма. Материал, еще недавно представлявшийся безнадежно „низким“, стал теперь у него не только предметом художественного изображения, но, более того, источником нового пафоса и новой героики. Автору „Памелы“ и „Клариссы“ вероятно были бы понятны знаменитые слова Бальзака о разыгравшейся в семействе Гранде „буржуазной трагедии без яда, без кинжала, без пролития крови, но для действующих лиц более жестокой, чем все драмы, происшедшие в знаменитой семье Атридов“.

Изображение семейных раздоров в доме Гарлоу недаром занимает столько места в романе Ричардсона. Кларисса Гарлоу еще недавно была, казалось, кумиром всей семьи, но стоило ей получить от деда наследство, намного превышавшее долю ее брата и сестры, как все изменилось. Привычные отношения, родственная привязанность, элементарная человечность — все отступило на задний план перед той новой силой, которую сама Кларисса называет „столкновением интересов“. Пусть стараются Гарлоу оправдать свое поведение по отношению к Клариссе желанием спасти ее от козней Ловласа, устроить ее судьбу и пр.,- ни для нее, ни для них самих не может быть тайной, какими мотивами вызвано их рвение. Дедовское завещание недаром фигурирует в романе Ричардсона столь же часто, как брачный контракт или вексель в ином романе Бальзака. Не будем искать у Ричардсона сознательного стремления разоблачить могущество буржуазного „голого интереса, бессердечного чистогана“, но субъективно власть денег над человеком в буржуазном обществе изображена в истории семейства Гарлоу с такой художественной силой, какая была доступна немногим произведениям того времени.

Одним из немногих современников, оценивших по достоинству именно эту сторону творчества Ричардсона, был Дидро. Автор „Племянника Рамо“ — первого и единственного произведения просветительской литературы XVIII века, где с неумолимой пророческой силой была показана хищническо-эгоистическая подкладка „естественного“ и „общечеловеческого“ буржуазного интереса — особенно восхищается уменьем Ричардсона „различать тонкие бесчестные мотивы, прячущиеся и скрывающиеся за другими, честными мотивами, которые спешат первыми показаться наружу“ {7} 7 „Похвала Ричардсону“ .

Дидро первый обратил также внимание на редкую в просветительской литературе XVIII века сложность характеров, изображаемых Ричардсоном. Он восхищается „гениальностью“, с какой Ричардсон сумел сочетать в Ловласе

„редчайшие достоинства с отвратительнейшими пороками низость — с великодушием, глубину — с легкомыслием, порывистость — с хладнокровием, здравый смысл — с безумством; гениальностью, с какой он сделал из него негодяя, которого любишь, которым восхищаешься, которого презираешь, который удивляет вас, в каком бы виде он ни появился, и который ни на мгновение не сохраняет одного и того же вида“.