Вадим - ЗАБЫТОЕ И ПРОЙДЕННОЕ МИМО (короткие рассказы и микроновеллы)

- А что, его родственники - все попугаи?

- Попугаи? Нет, не все. Но было, да, было среди них два-три огромных попугая... алло? Привет! Что? Вот, бл-л... блин! Ты задерживаешься? Нет, еще не спит. Хорошо.

- А дальше?

- А дальше он взял и этих попугаев убил.

- Ты же говорил - не убил!

- Пингвинов - не убил. А попугаих... попугаев, то есть - убил. И съел! Ты разве не знал, что пингвины едят мясо?

- Я думал, они травоядные...

- Ха-ха! Травоядные! Да знаешь ли ты, что пингвин - самый свирепый хищник Антарктиды?! В Антарктиде вообще никто не может потягаться с пингвином! Он нападает даже на полярников...

- Мне стра-ашно...

- Тихо, тихо... ну все, все... до нас не доберется, я ему покажу, как на нас нападать. Так. На чем я остановился?

- Он их съел.

- Совершенно верно, съел. Дочиста. И добавки попросил. Молодец пингвин. А потом пошел играть на арфе, потому что Пингвин Линукс хорошо играл на арфе.

- А что такое арфа?

- Елки-палки... ну как тебе сказать... А! Ты же видел на кухне яйцерезку?

- Да...

- Ну вот. Это что-то такое же, но только гораздо больше, деревянная, и струн на ней тоже больше.

- А зачем она нужна?

- Знаешь, вообще-то, пингвины используют арфы для хождения по глубокому снегу. Привяжут к каждой лапе по арфе - и вперед! А за ними остаются полосатые следы. Потом ученые думают, что это за зверь бродил по Антарктиде. Но вот наш пингвин на арфе играл музыку.

- Хорошую музыку?

- А то! Даже и не сомневайся. Послушать его съезжались со всех точек Антарктиды, даже с таких, куда без двух-трех арф и не доберешься. Вся его родня...

- Он же их напугал... из ружья.

- Да, я и забыл. Молодец, видишь, какая у тебя память хорошая. Вся его родня не пришла, чтобы послушать, и Линукс очень обиделся.... Алло? Да. Да. Хорошо. Завтра все сделаю. Да. Еще до обеда. Да. До свиданья... дебил.

- Папа, не ругайся!

- А ты не слушай. И маме не говори, понял? Ладно, поехали дальше. Значит, пингвин обиделся, и... О, смотри-ка, в дверь звонят! Это мама пришла, нам подарки принесла. Ну все.

- А пингвин!

- Горе ты луковое... а пингвин обиделся и уехал в Баден-Баден. Жить, поживать да пингвинят наживать.

- Куда уехал?

- Куда подальше... я тебе потом дорасскажу, когда будешь хорошо себя вести. А теперь - спи давай, а то придет пингвин и будет ругаться...

- Привет.

- Здравствуй, я соскучилась очень. Как он?

- Спит уже. Ты завтра ему сама сказку расскажи, а то я такого наговорил... ни на арфе сыграть, ни пингвину описать.

- Какому пингвину?

- Неважно. Пойдем, буду тебя чаем поить.

Я – скрипка.

Каждый раз, когда мой хозяин достает меня из глухой темноты, берет меня в руки и принимается настраивать - я чувствую тепло его рук. Чувствую, как нарастает возбуждение, как откуда-то изнутри меня рождается тихий и чистый звон, как самая крохотная частичка, постепенно просыпаясь, готовится стать нотой.

Я – только лишь послушное орудие в руках талантливого хозяина. Я могу исполнить великолепную музыку.

Я могу сфальшивить и оборвать тему на полутоне, задохнуться на мертвом полузвуке. Но мой хозяин не позволит мне фальшивить.

Я понимаю, что без его рук тут же превращаюсь в ничто, в мертвый инструмент, в безжизненно блестящее содержимое футляра, не способное по своей воле издать даже самого короткого, самого беспомощного звука.

Но хозяин не даст мне умереть.

Мне нравится вглядываться в лица людей. Видеть, как непонимание на них постепенно сменяется – чем? Изумлением? Ожиданием? Все это происходит так быстро, что порой я даже не могу разглядеть цвет их глаз, да и не каждый из них способен насладиться моей музыкой, не закрывая глаз. Они вскидывают руки, словно ветви деревьев, не в силах противиться мастерству моего хозяина.

Хозяин – Бог?

В тот момент, когда внутри меня рождается музыка, я верю в это, начиная сливаться с божеством в одно целое. Музыка рвется наружу, и даже если бы я хотел, я не смог бы остановиться, лежа в колыбели рук хозяина. Крещендо…

Потом музыка замолкает.

Это мучительное ощущение безмолвия, наступающей глухоты длится, кажется, целую вечность. Я уже не чувствую рук, держащих меня и вздрагиваю, остывая, засыпая, боясь оказаться навеки забытой в холодной темноте.

Но хозяин никогда не забудет меня.

Придет день – и его руки снова достанут меня, пальцы бережно пробегут по моему телу. И лязгнет сталь об сталь, и широко распахнутыми стволами я снова увижу их изумленные лица. Ведь я скрипка.

Так меня называет мой хозяин. И разве я могу ему не повиноваться?