Павел Пепперштейн - Мифогенная любовь каст, том 2

Оказалось, что Эполет — это парк, причем во французском духе. Золотистая аллея струилась среди тонких живых изгородей, скручиваясь в огромную спираль. В центре спирали, в центре этого круглого загадочного парка-завитка, возвышался небольшой дворец, окруженный кустами, имеющими форму геометрических фигур — конусов, пирамид, кубов и шаров. Вечерело, воздух стал синим, и в этой синеве красиво и уютно светились высокие окна дворца, отбрасывая пять золотых коридоров света на песок аллеи, на мраморных крокодилов, лежащих в темной траве. В окнах посверкивали люстры и золотые рамы огромных картин, кто-то ходил там по залам — чувствовалось, там затевается праздник. Что-то очень заманчивое, сладкое, как в далеком детстве, почувствовал парторг в этих окнах, захотелось поскорее войти туда, увидеть чьи-то сияющие глаза, услышать тяжелый шорох бального платья, пригубить ледяного шампанского, надкусить хрупкий эклер…

Они приблизились. Дворец оказался одноэтажным — всего лишь павильон, предназначенный для небольших балов и обедов. Своей архитектурой он отчасти напоминал дом румынского помещика, где Дунаев встретился с Гугуце, но был изящнее — лепнина казалась легкой и разлетающейся, отсутствовал привкус мрачного запустенья — наоборот, все здесь дышало нарядностью и весельем. Они вошли и отдали цилиндры седому лакею.

Где-то звучал вальс, шумели голоса, звенели узкие бокалы, скрипел сияющий паркет под ногами, инкрустированный разными породами дерева — и все сплошные гербы.

Сквозь распахнутые двери первого зала они вошли в ярко освещенную анфиладу из четырех залов, которые почти целиком удавалось охватить взглядом, входя, так как все здесь виднелось распахнутым и сверкающим. Дамы и мужчины стояли группами, беседуя.

— Как мило, Андрэ, что вы пришли! — сказала по-французски красивая смуглая дама непонятного возраста, протягивая Радужневицкому руку для поцелуя. — А это, я полагаю, ваш друг, о котором мы столько слышали. — Она подняла к глазам лорнет и сквозь его стекла взглянула в лицо Дунаева. Парторгу показалось, что у нее жемчужные глаза, как у бронзовых девушек, которые держат в руках морские раковины.

— Вальдемар фон Дунаев, горячий любитель устриц. — Радужневицкмй взмахнул сложенными перчатками, представляя друга. — Он успокоиться не мог, когда прослышал про ваши устричные вечеринки.

— Надеюсь, вам понравится эта маленькая традиция, господин фон Дунаев, — произнесла дама, протягивая руку уже Дунаеву. — Мы собираемся всегда по воскресеньям. По воскресеньям. — Она ласково прищурилась, и ее жемчужные глаза потемнели от доброжелательства. — Вы всегда жданные гости. Здесь, в парке Эполет. По воскресеньям.

Вообще-то Дунаев ни слова не знал по-французски, но все, что говорилось, он превосходно понял. Более того, целуя руку женщине, облаченную в атласную перчатку до плеча, он непринужденно произнес на чистом французском языке:

— Большая честь, княгиня, быть в вашем доме. Не ради устриц я стремился сюда, если только не называть словом «устрица» всякое глубокое и вместе с тем утонченное переживание.

— Что ж, сходство есть, — княгиня прищурилась, и жемчуг ее глаз стал еще темнее. — И устрица, и переживание скрываются в раковинах. И устрицу и переживание поглощают живьем, — княгиня усмехнулась и отошла к следующим гостям.