Павел Пепперштейн - Мифогенная любовь каст, том 2

— Княгиня мила и умна, — сказал Радужневицкий, провожая глазами ее смуглую голую спину. — Здесь собирается элита. Элита особого рода. Дело не в том, что это представители семейств. Я бы разочаровал тебя, знаю, дорогой Вальдемар, если бы затащил в место скопления так называемой «политической элиты», где бессовестные и красноречивые люди играют именами земных властей, столь темных и издающих скверный запах жестокостей и ублюдства. Тебе бы не приглянулась и артистическая элита — ярмарочный близнец элиты политической. Здесь — другое. Но ты сам поймешь.

Дунаев кивнул и взял запотевший бокал шампанского с серебряного подноса, с которым подошел лакей. Он сделал глоток. И вкус и холод напитка — все было таким, как ему хотелось.

— Да, Джерри, после этих нечеловеческих Венгрии действительно нравится все это — эта старина, эта цивилизованность… — произнес Дунаев.

— Называй меня Андрэ, — прервал его Радужневицкий. — Здесь не в чести американизмы. Третий Рейх вот-вот рухнет, все это понимают, но он еще не рухнул и вежливые люди должны соблюдать status quo. Взгляни лучше на портреты… — он взял Дунаева под руку и подвел к стене. Дунаев увидел восемь портретов, причем на всех изображен один и тот же молодой человек, но в разных одеяниях.

— Кто это? — спросил парторг.

— Это Квентин Фарецкий. Он умер, — ответил Джерри.

— Он что, приходился родственником хозяйке? — спросил Дунаев.

— Да… в некотором роде. Здесь все отчасти родственники. Сам знаешь, аристократические семьи сплетены в один огромный вензель.

К ним подошел человек мощного сложения, на котором фрак топорщился, как брезент на пушке. На руках он держал живого лисенка. Казалось, он не скажет ни слова, но он любезно улыбнулся и произнес:

— Андрэ, вам известно, что мы все питаемся слухами. Жизнь склоняется к слухам. Жизнь сосет их, как осы цветочную пыльцу. Я слышал, ваш друг путешествует по особенному маршруту. Это нас всех так заинтриговало…

— Да, Глеб, мой друг Вальдо фон Дунаев решил предпринять путешествие, которое я бы назвал номиналистическим. Он вздумал пройти вдоль реки, которая дала ему родовое имя. Это, конечно же, река Дунай, сшивающая собой страны Средней и Восточной Европы. Река Дунай… — Джерри сделал многозначительное лицо, — Донау. Названа в честь бога Адониса, умирающего и возрождающегося, как большинство богов. Слово «Адонаи» означает Господин или Бог у иудеев. Эта река зарождается в недрах Германии, затем проходит сквозь Австрию, Словакию, Венгрию, Сербию, Болгарию, Румынию и, наконец, впадает в Черное море на территории СССР, в местечке Вилково, где живут русские старообрядцы, хранители древнего благочестия. Там домики все на сваях, там все в лодках, и селение это называют «дунайской Венецией». Такова эта река. Она, впрочем, и всем хорошо известна. Может быть, вы скажете, она скушна, но оцените браваду моего друга, который решился на это путешествие не когда-либо, а сейчас, в дни и месяцы, когда все насквозь проткнуто войной. Впрочем, разрешите вам представить моего героя — Вальдо фон Дунаев. А это, Вальдемар, наш общий родственник и друг Глеб фон Ветер.