Павел Пепперштейн - Мифогенная любовь каст, том 2

Кое-где румыны двигались по краям белых кусков на конях, кое-где даже на телегах. Двигались равномерными вереницами, так что создавалось впечатление, что это расстелены на земле огромные платки, обшитые по краям движущимся орнаментом.

— Как же здесь жить, в этой пустоте? — спросил Дунаев.

— Прыгать надо. Ты прыгать умеешь? — ответил доктор.

У парторга слегка закружилась голова. Показалось, он снова проваливается в сон про Боголюбово-Разбойное.

— Как это… прыгать? — спросил он.

— Напружинить и прыгнуть — вот как. Белая пустота — она отпружинивает хорошо.

С этими словами доктор достал из чемоданчика четыре металлические пружины, похожие отчасти на диванные. Сверху на пружинах было укреплено нечто вроде больших сандалий с ремешками, — сделано так, чтобы в них можно было вставить ногу прямо в сапоге.

Доктор так и сделал, быстро нацепил на ноги пружины и кивком указал Дунаеву поступить так же. Дунаев надел пружины, затянул ремешки. Попробовал сделать шаг — и тут же его подбросило в небо. С изумленным криком он приземлился уже за пределами поместья, на дороге, возле горящего мотоцикла с коляской. Раненый немец, лежащий на обочине, вытаращился на него и побелевшими губами пролепетал: «О, майн Готт!»

Дунаев включил невидимость и дальше запрыгал уже невидимый, чтобы не пугать людей, и так измученных ужасами войны. Следующий прыжок перенес его уже за город, и он приземлился в середину белоснежного квадрата, по краям которого равномерно шагали загадочные румыны. И тут его так подбросило, так отпружинила «белая пустота», что дыхание перехватило! Высоко в небе его нагнал Айболит — вытаращенный, хохочущий, с белым пламенем седых волос на голове.

— Эх, пружинит, как отбрасывает! — крикнул он. — На Славу!..

— Слава! — раздался из глубины неба мальчишеский вопль. — Слава, товарищи!

Они увидели, что их нагоняет Максимка, прыгающий на таких же точно пружинах. За ним скакали Радный и Джерри. Джерри был совершенно нагой, мокрый с головы до пят и со свистом рассекал воздух граблями, улюлюкая и визжа. Радный в ожерелье из черепов, с почерневшим от скачки лицом, размахивал веслом и молчал. Но так громко скрипел зубами, что казалось — режут стекло. Глаза его светились желтым светом, отбрасывающим два луча в ночи.

Упоение ночной скачки охватило Дунаева. Раз — и уносились в зелено-черное небо! Два — и приземлялись на белый квадрат из прямоугольной пустоты, огороженной румынскими фигурами. Три — и взлетали еще выше, до самой полной луны… и так неслись вперед сквозь свист и скрежет ветра, сопровождаемые боевым визгом товарищей.

В мозгу Дунаева прозвучала радиосводка Совинформбюро:

в Бухаресте, столице Румынии, вспыхнуло восстание. Ебаный Ион Антонеску свергнут. Власть принял румынский король Михай. Румыния разорвала союзный договор с Германией и вышла из войны. Красная армия вошла в румынскую столицу, приветствуемая многотысячными толпами жителей освобожденного Бухареста.

Далеко от темной земли, где лежало поле, леса, города и реки, поднялся тихий и рассыпчатый крик «Ура!».

«Ура!» — орали озера и перелески, люди спящие и бодрствующие, дороги и домики, и даже убитые немцы шептали «Ура!». Что-то стало взлетать от земли, и проноситься в лунном свете, и падать обратно. Тысячи и десятки тысяч темных растрепанных предметов взлетали в воздух. Дунаев понял — это цветы.

Пять фигурок неслись на пружинах, среди взлетающих и падающих цветов, словно бы вырезанных из черной бумаги на фоне лунного неба. Неслись, обратив дикие лица к полной луне. Впереди исступленно прыгал Айболит, и казалось, это уже не доктор, а бешеное кенгуру в белом халате с седым хохолком на голове. Они неслись к границе Венгрии, где пока что еще царствовал ебаный Хорти. И душа Дунаева пела, охала и ухала, в ритме скачков, взлетов и приземлений.