Чак Паланик - Колыбельная [litres]

Элен поднимает Патрика на вытянутых руках. Ее ребенок, холодный и синий, как фарфоровая кукла. Замороженный и хрупкий, как стекло.

Она швыряет мертвого ребенка через всю комнату. Он ударяется о стальной ящик, падает на пол и вертится на линолеуме. Патрик. Одна замороженная рука при падении отламывается. Патрик. Вертящееся тельце задевает об угол ящика, и ножки тоже отламываются. Безрукое и безногое тело, сломанная кукла – оно ударяется головой о стену, и голова отлетает тоже.

Элен подмигивает и говорит:

– Да ладно тебе, папаша. Не льсти себе.

И я говорю: будь ты проклят.

Устрица занимает Элен, как армия – павший город. Как сама Элен – Сержанта. Как наше прошлое, СМИ и самый мир занимают тебя.

Элен говорит, Устрица говорит ртом Элен:

– Мона давно знала про гримуар. С того дня, как только увидела мамочкин ежедневник. Она сразу все поняла. – Он говорит: – Просто не могла его перевести.

Устрица говорит:

– Мое дело – музыка, а Монино… Монино дело – глупость.

Голосом Элен он говорит:

– Сегодня вечером Мона очнулась в каком-то салоне красоты, за столиком маникюрши, которая красила ей ногти розовым. – Он говорит: – Она вернулась в контору взбешенная и обнаружила, что миссис Бойль лежит лицом вниз на столе, вроде как в коме.

Элен вдруг всю передергивает, и она хватается за живот. Она говорит:

– На столе перед миссис Бойль лежал гримуар, открытый на странице с переводом заклинания временного захвата чужого тела . Как оказалось, все заклинания были переведены.

Она говорит, Устрица говорит:

– Благослови, Боже, мамочку и ее страсть к кроссвордам. А ведь она где-то есть. Наверное, злая как черт.

Устрица говорит ртом Элен:

– Увидишь мамочку, передавай ей привет.

Хрупкая синяя статуэтка, замороженный ребенок разбит на кусочки. Осколки ребенка – среди осколков драгоценных камней: отломанный пальчик, отбитые ножки, расколотая головка.

Я говорю: то есть теперь вы с Моной поубиваете всех и станете новыми Адамом и Евой?

Каждое поколение хочет быть последним.

– Не всех, – говорит Элен. – Нам понадобятся рабы.

Он задирает юбку окровавленными руками Элен. Хватает себя за интимное место и говорит:

– Может, вы с мамочкой что-нибудь учудите по-быстрому, пока она не скопытилась?

И я отталкиваю от себя тело Элен.

Все мое тело болит. У меня никогда ничего не болело так сильно, даже нога.

Элен тихонько вскрикивает и сползает на пол. Ложится, свернувшись калачиком на холодном линолеуме среди осколков драгоценных камней и Патрика, и говорит:

– Карл?

Она подносит руку ко рту и чувствует осколки камней, застрявшие в деснах. Она поворачивается ко мне и говорит:

– Карл? Карл, где я?

Она смотрит на ящик из нержавеющей стали, видит разбитое стекло. Сначала она видит только отбитую ручку. Потом – ножки. Потом – головку. И говорит:

– Нет.

Брызжа кровавой слюной, Элен говорит:

– Нет! Нет! Нет!

Из-за сломанных зубов ее голос звучит невнятно и глухо. Она ползет по острым осколкам цветных камней и собирает кусочки. Заливаясь слезами, вся в желчи и крови, в комнате, где уже начинает совсем неприятно пахнуть, она собирает синие осколки. Крошечные ручки и ножки, тельце, расколотую головку – она прижимает их к груди и кричит:

– Патрик! Патти!

Она кричит:

– Мой Патти-Пат-Пат! Нет!

Целуя расколотую синюю головку, прижимая ее к груди, она спрашивает:

– Что происходит? Карл, помоги мне. – Она смотрит на меня, но тут спазм в желудке сгибает ее пополам, и она видит пустую бутылку из-под жидкости для прочистки труб.

– Господи, Карл, помоги мне, – говорит она, укачивая на руках обломки своего ребенка. – Скажи мне, пожалуйста, как я здесь оказалась!

И я подхожу к ней, обнимаю ее и говорю: поначалу новые хозяева делают вид, что не смотрят на пол в гостиной. То есть особенно не приглядываются. Не тогда, когда смотрят дом в первый раз. И не тогда, когда перевозят вещи. Они измеряют комнаты, распоряжаются, куда ставить диваны и пианино, распаковывают коробки, и во всей этой суете у них не находится времени, чтобы посмотреть на пол в гостиной. Они делают вид.

Элен наклоняется к Патрику. У нее изо рта течет кровь. Руки у нее слабеют, и маленькие пальчики сыплются на пол.

Сейчас я останусь один. Это моя жизнь. И я даю себе слово, что – не важно, где и когда – я найду Устрицу с Моной.

Что хорошо – это займет меньше минуты.

Это старая песенка про зверей, которые ложатся спать. Песенка грустная и сентиментальная, и лицо у меня горит от окисленного гемоглобина, когда я читаю стихотворение вслух под яркой лампой дневного света, держа в объятиях обмякшее тело Элен, прислонившись спиной к стальному ящику. Патрик, испачканный моей кровью, испачканный ее кровью. Ее губы слегка приоткрыты, ее сверкающие зубы – настоящие бриллианты.