Чак Паланик - Колыбельная [litres]

Я говорю: что?!

И этот хмурый гигант опускает два пальца в перчатке в банку с вазелином и говорит:

– Обыск на теле. – Он говорит: – Пожалуйста, повернитесь.

И я считаю – раз, я считаю – два, я считаю – три…

И поворачиваюсь к стене. И наклоняюсь вперед. Хватаюсь руками за ягодицы и раздвигаю их.

И считаю – четыре, считаю – пять, считаю – шесть…

Я со своей неудачной убогой этикой. Как и Вальтруда Вагнер, как Джеффри Дамер и Тед Банди, я – серийный убийца, и так начинается мое наказание. Доказательство свободы воли. Моя дорога к спасению.

Голос у копа прокуренный, хриплый. Он говорит:

– Стандартная процедура для всех задержанных, считающихся опасными.

Я считаю – семь, я считаю – восемь, считаю – девять…

И коп говорит:

– Будет не больно, но неприятно. Так что расслабьтесь.

Я считаю – десять, считаю – одиннадцать, считаю…

И черт.

Черт!

– Расслабьтесь, – говорит коп.

Черт. Черт. Черт. Черт. Черт. Черт!

Больно. Больнее, чем когда Мона ковырялась у меня в ноге раскаленным пинцетом. Больнее, чем медицинский спирт, смывающий с ноги кровь. Я впиваюсь ногтями себе в ягодицы и сжимаю зубы, по ногам течет пот. Пот стекает со лба и капает на пол с кончика носа. У меня перехватывает дыхание. Капли пота падают на пол у меня между ног. Ноги расставлены широко.

Что-то твердое и огромное вонзается еще глубже в меня, и коп говорит своим жутким голосом:

– Давай, приятель, расслабься.

Я считаю – двенадцать, считаю – тринадцать…

Шевеление у меня внутри прекращается. То самое твердое и огромное медленно вынимается, почти до конца. Но потом снова вонзается глубоко-глубоко. Медленно, как часовая стрелка на циферблате, а потом все быстрее. Смазанные вазелином пальцы входят в меня, почти вынимаются, снова входят.

И прямо мне в ухо коп говорит своим хриплым голосом:

– Эй, приятель… может, того… по-быстрому?

Спазм сотрясает все тело.

А коп говорит:

– Ух ты, как мы все сжались-то.

Я говорю: офицер. Пожалуйста. Вы не понимаете. Я могу вас убить. Пожалуйста, не надо.

А коп говорит:

– Дай мне вытащить пальцы, и я сниму с тебя наручники. Это я, Элен.

Элен?

– Элен Гувер Бойль? Не забыл еще? – говорит коп. – Позавчера ночью ты мне почти так же вставлял внутри люстры.

Элен?

Это самое твердое и огромное по-прежнему копошится у меня внутри.

И коп говорит:

– Называется « заклинание временного захвата ». Я его только что перевела, буквально пару часов назад. Сам офицер тоже здесь, но глубоко в подсознании. А телом управляю я.

Мне в голую задницу упирается холодный и твердый ботинок, и огромные твердые пальцы рывком выходят из меня. На полу у меня между ног – лужица пота. Я выпрямляюсь, по-прежнему сжимая зубы.

Офицер смотрит на свои пальцы и говорит:

– Я уже испугалась, что они так и останутся в том интересном месте. – Он нюхает пальцы и морщится.

Замечательно, говорю я. Я стараюсь дышать глубоко; глаза закрыты. Сначала она управляла мной, а теперь я еще должен переживать за то, что она управляет другими. Делать мне больше нечего.

И коп говорит:

– Последние пару часов я была в теле Моны. Просто чтобы проверить, как действует заклинание, и чтобы сравнять счет за то, что она тебя напугала, я ее чуточку реконструировала. В смысле внешности.

Коп хватает себя за яйца.

– Поразительно. Я тут так с тобой возбудилась, что у меня эрекция. – Он говорит: – Я, конечно, не женофоб, но я всегда мечтала о том, чтобы у меня был пенис.

Я говорю: замолчи, не хочу это слушать.

И Элен говорит, ртом старого копа она говорит:

– Я думаю, что посажу тебя в такси, а сама задержусь в теле этого дядьки и кого-нибудь трахну. Ради нового опыта.

И я говорю: если ты думаешь, что таким образом сможешь заставить меня полюбить тебя, то ты глубоко ошибаешься.

По щеке копа стекает слеза.

Я стою перед ней голый и говорю: я тебя не хочу. Я тебе не доверяю.

– Ты не можешь меня любить, – говорит коп, говорит Элен его хриплым прокуренным голосом, – потому что я женщина и у меня больше власти.

И я говорю: Элен, еб твою мать. Уходи. Чтобы я тебя больше не видел. Ты мне не нужна. Я хочу заплатить за свои преступления. Я устал портить мир просто ради того, чтобы оправдать свое мерзкое поведение.

Коп уже даже не плачет – рыдает в голос. В комнату входит еще один коп. Этот – совсем еще молодой. Он смотрит на старого копа, заливающегося слезами, потом – на меня, голого. Молоденький коп говорит: