Дж. Т. Лерой - Сара

Закрыв глаза, я поплыл дальше над толпой. В это момент я представил, что Сара рядом. Я протянул ей руку, и она вложила в нее свою ладонь.

— «Кто-то отдал жизнь свою за бесполезную душу мою…» — продолжалась песня, вскоре сменившись новой: «Ко кресту пригвожденный» в тональности «фа».

Я улыбнулся своей мамочке. Она терпеть не могла романтических спиричуэле, но временами ей нравились те, где пелось о крестных муках Иисуса.

— Любой дальнобойщик так с тобой и поступает, — негодовала она, узнав, что какая-то ящерица «просветилась». — Убеждает, что он и есть Тот Самый, чтобы потом бросить. И что делать потом? Тьфу! — плевалась она. — Взамен любви — один обман. И чертовы доллары… Уж лучше сразу — гвоздями к кресту!

— «Все мои грехи распяты на кресте»… — продолжали петь мои экзальтированные носильщики.

— Но тебе придется за все это заплатить, — туманно улыбнулась Сара, сверкнув голубым пламенем глаз.

— В этот раз все будет по-другому, — шепнул я в ответ.

— «Господь страдал за нас, нес крест свой добровольно…» — пели они.

Сара выдернула руку.

— Ты все время крадешь у меня, — сказала она с саркастической усмешкой. — Одежду, косметику, теперь вот — имя. И всегда потом за это расплачиваешься. — Она показала пальцем в небо.

— «Он умер на кресте, омыв мои грехи».

Я распахнул глаза и увидел в небе стервятника, кружившего над нашими головами. Двуцветный узор его распахнутых крыльев. Увесистая капля ударила мне в лоб, обдав брызгами.

— Похоже, собирается грозовое облако, — услужливо заметил Лаймон, и под шумок снова дружески пожал мне ягодицу.

— Не время для песен! — прогудел где-то рядом знакомый голос, прерывая «Под распятием Иисуса» в тональности «ре бемоль». — И что это вы несете мою новую детку точно на пасхальном празднике в воскресной школе?

Ле Люп стоял в проеме своего амбара, Пух маячила у него за спиной, злорадно ухмыляясь.

Стелла потопала к Ле Люпу и принялась что-то втолковывать, то и дело тыча пальцем в мою сторону. Пух закатывала глаза и прыскала от смеха, Ле Люп щурился на меня своими крошечными глазками. Я отвечал невинным взором, делая большие глаза.

Когда у Сары заводился какой-нибудь постоянный ухажер, она заплетала на голове крысиные хвостики, как у маленькой девочки, и делала большие глаза перед зеркалом.

— Ничто не создает в мужчине такого страстного желания, как взгляд нетронутой девственницы, — говорила она, запихивая дармовые пакетики с кетчупом из «Короля Гамбургеров» себе в лифчик. — Тогда он чувствует себя не меньше чем богом и готов расшибиться для тебя в лепешку.

— Давайте-ка опустим на землю нашего ангелочка! — Ле Люп сделал жест, как будто останавливал автопоезд.

— Ее надо уложить в кровать! — вступилась за меня Петуния.

— А куда же еще? Туда и попадают все мои куколки. — Ле Люп развязно подмигнул, и Петуния затрясла головой, растерянно улыбаясь. — Внесите святое, заклинаю, — махнул он рукой, и все подчинились. Когда мы протискивались в дверной проем мимо Ле Люпа, он ухмылялся, плотоядно щурясь.

Пух фыркнула мне в спину — следом раздалась громкая затрещина и отчаянный вскрик. Оглянувшись, я увидел Пух, согнувшуюся пополам, она прижала ладони к лицу — а Ле Люп смотрел на все происходящее все с той же непостижимой улыбкой.

— Я вижу, ты уже все приготовил, — кивнула Стелла на сатиновые черно-белые, как шкура зебры, простыни, на которые меня опустили. — Ей этого не нужно…

— Я уже понял, — оборвал ее Ле Люп с улыбкой, но заметно изменившимся тоном.

Голографический плакат с папой Иоанном-Павлом Вторым на потолке снова подмигнул мне, на этот раз несколько игриво. Все столпились вокруг кровати и не спускали с меня глаз. Улыбнувшись, я сделал ручкой, как Пух накануне утром.

Последовал хлопок огромных ладоней, от которого все вздрогнули.

— Ладно, ребята, спасибо за кавалькаду.

Ле Люп снова хлопнул в ладоши, и все потянулись к дверям, продолжая гудеть под нос: «Мы не узрели тебя» в тональности «фа».

— Так, значит, святая, — произнес Ле Люп похоронным голосом. Он опустился на кровать рядом со мной: маленькие свинячьи глазки сверкали.

Я услышал, как Пух презрительно щелкнула языком. И даже не шелохнулся.

— Ладно, Пух, тебе уже пора на вечернее дежурство. Надеюсь, Джакалоп сегодня не оставит тебя.

— Ле Люп, ты же не веришь…

— Во что я не верю?

— Во всю эту белиберду, что она святая? — Пух предусмотрительно держалась на безопасном расстоянии.