Юрий Рытхэу - Время таяния снегов

У мостов, как у скалистых берегов, кружились чайки, садились на воду и смотрели красными глазами на рыбаков, прислонившихся в своих брезентовых плащах к каменным парапетам.

На берегу Невы хорошо думалось, словно на высоком мысу над Ледовитым океаном.

Когда зазеленели деревья, Лось принес весть о том, что Литфонд предоставил Ринтыну дачу на станции Всеволожская.

Дом был тот же, он стоял на пустыре. На участке росли три дерева и торчал столб. Вокруг столба ходила коза и жалобно блеяла. На участке находился огород сторожихи. Каждое утро она придирчиво проверяла свои посадки, подозрительно поглядывая на окна дачи.

За забором шумел пионерский лагерь, и обитателей девяносто пятой дачи будили горн и барабанный бой.

Ринтын поставил дощатый стол на веранду и задолго до того, как трубил горнист в пионерском лагере, садился работать.

Книга была составлена и сдана в издательство. Там ее прочитали и вернули на доработку. Замечания были небольшие, их можно было устранить за несколько дней. Но Ринтын, прочитав весь сборник от начала до конца, испугался – до того он показался ему незначительным и мелким…

Когда он читал рукопись, его не покидало чувство, что за ее страницами осталось самое главное – то, что было бы близко и интересно любому человеку на Земле. Все, что хотелось сказать в ней, каким-то непостижимым образом Ринтын словно бы утаил. Он решил воспользоваться предоставленным ему месячным сроком и хорошенько поработать. Ему самому было любопытно заново узнавать написанное, делать маленькие открытия в собственном тексте и бороться с явным ощущением того, что это написано не им, а каким-то посторонним человеком.

Аккуратно отпечатанная на машинке рукопись, ровные и чистые строчки вызывали уважение к тексту, и вычеркнуть хотя бы слово казалось очень трудным. Даже явная ошибка сопротивлялась исправлению своим важным, внушительным печатным видом.

Большинство замечаний и пометок редактора на полях надо было расшифровать, так как они состояли из вопросительных и восклицательных знаков, подчеркиваний, словечек, вроде “гм”, “да”, “обр” и так далее. На полях рукописи попадались и целые фразы, одна из них развеселила Ринтына: “А есть ли у тюленей задние ласты?”, и стоял большой вопросительный знак.

Чуть позже пионеров вставала Маша и начинала хлопотать на кухне. Когда она проходила мимо веранды с ведрами в руках, Ринтын оставлял рукопись и брал у нее ведра.

После завтрака всей семьей отправлялись на рынок покупать продукты на обед. Ринтын тащил Сергея на шее по чукотскому обычаю и часто не успевал вовремя снимать его оттуда: он узнавал о случившемся по струящемуся потоку по шее и спине.

Маша читала рукопись. Ринтын с нетерпением ждал, что она скажет, но предупредил ее, чтобы она говорила откровенно, правдиво, с самой строгой придирчивостью. Маша закончила чтение и отложила рукопись. Ринтын не торопил ее, думая, что ей трудно сразу собраться с мыслями. Но прошел день, второй, а Маша вела себя так, будто и не читала рукописи. Это обижало Ринтына. Наконец, решившись, он спросил ее с упреком:

– Неужели тебе так и нечего сказать о моей книге?

– А я ждала, пока ты спросишь.

– Я, кажется, ясно дал понять, что жду беспристрастного, пусть самого жестокого отзыва,– сказал Ринтын.– Мне легче будет это услышать от тебя, чем от кого-либо другого. А еще лучше услышать это сейчас и успеть исправить, чем потом получить дубинкой по голове и не иметь возможности ничего сделать.

– Тогда слушай и не обижайся,– сказала Маша без улыбки.

– Я давно готов.

– Твоя книга для меня новое открытие тебя самого, твоих мыслей… Я все время слышала твой голос, и каждое слово отзывалось у меня в душе твоей интонацией… Второе – многое из того, что ты написал, ты рассказывал мне раньше, и мне встречались знакомые люди, знакомые места, и даже облака на небе я уже видела вместе с тобой. И третье – самое главное препятствие – это то, что я тебя очень люблю, и то, что ты написал, мне не менее дорого, чем тебе…

– Значит, ты ничего не можешь сказать?

– Подожди,– терпеливо произнесла Маша,– и только любовью к тебе продиктовано то, что я тебе сейчас скажу…

Ринтын насторожился.

– Самый главный недостаток книги в том, что она по форме традиционна. Точнее, рассказы в ней построены так, как строит рассказ любой обыкновенный писатель…

Ринтын сердито перебил:

– Значит, я необыкновенный писатель? – и при этом криво, как он литературно подумал, “саркастически” улыбнулся.