Вероятно, это случилось именно в те годы. Несколько «пилигримов» поднялись однажды вечером по запретной для них, как и для всех пациентов, лестнице, устланной бархатной дорожкой, которая вела в нашу квартиру. Своими мольбами они добились того, что отец принял их; правда, только в передней. Я не был бы любопытным ребенком, если бы не побежал подслушивать. Мать напрасно пыталась удержать меня в столовой. Мне непременно нужно было присутствовать там, да, впрочем, и ей тоже. Она побежала, опередив меня, и мы услышали, как пришельцы молят моего отца и как в ответ на их мольбы и вопли отец, без малейшего признака гнева, но и без малейшего признака сострадания, повторяет то, что, очевидно, уже сказал им сегодня днем, в приемной, внизу.
Их было трое: двое молодых и старик, их отец. Они, как и большинство пилигримов, приехали из восточных областей Австро-Венгерской империи, а возможно, даже из. Египта, потому что болезнь, которой они все трое страдали, была как-то связана с Египтом. Несколько лет назад мой отец, благодаря его всеми признанной одаренности и неслыханному терпению, вылечил, одного из братьев, и теперь сын привез в наш город уже совсем слепого старика. И все трое молили моего отца, чтобы он взялся лечить хотя бы слепого, но только безвозмездно.
— Разумеется, это невозможно, — сказал мой отец.
Трое пилигримов обещали вымолить ему щедрое благословение у владыки, всех владык, но на губах отца мелькнула насмешливая улыбка. Точно так же он улыбнулся, когда увидел, что я пишу на листе, вырванном из тетради.
— Никакого владыки небесных воинств! — сказал отец. — Я не стану лечить вас даром.
— Но мы ведь заплатим, мы обязательно заплатим, и не десять крон, а целых двадцать, только позже.
Один из сыновей добавил:
— Видит бог.
Отец начал сердиться, он не выносил разговоров на тему «видит бог». Он не позволял говорить так даже моей матери, и я знал, что из-за распятия, которое мама повесила в супружеской спальне, у них произошел однажды тихий, но ожесточенный спор, и распятие переселилось в мою комнату. Правда, взамен она соорудила на своем ночном столике маленький домашний, можно сказать салонный, алтарь.
Не улучшило положения пилигримов и вмешательство моей матери, которая приказала им уйти из квартиры и сказала, вероятно, только для того, чтобы отделаться от них:
— Ступайте, ступайте, господин доцент постарается заняться вами потом, ступайте же!
Но выгнать этих людей было невозможно, они вцепились в отцовский сюртук, не смея теребить его слишком сильно, так как он был довольно ветхим. Старик с густой седой бородой и серо-белыми глазами, обведенными кроваво-красными слезящимися ободками, облобызал даже подкладку сюртука, а старший сын еще раз выразил моему отцу благодарность за исцеление и поклялся, что после господа бога он чтит только его и что господин профессор (он величал моего отца титулом, который ему еще не принадлежал) совершил над ним чудо.
Все это время гордость удерживала младшего сына в стороне, он не принимал участия в этих унизительных излияниях. Но тут он сказал:
— А если я поручусь вам, господин доцент? И если я оставлю вам в залог мои часы, господин доцент? Я купец, член купеческой общины… — Тут последовало звучное название незнакомого города, состоящее из одних согласных.
— Нет, это невозможно, — ответил отец все так же спокойно.
— А почему?
— Потому что у меня точно такие же твердые цены, как у вас. Если я начну лечить бесплатно, это будет то же, как если бы вы дарили ваш товар крестьянам. Для неимущих пациентов существует поликлиника.
— Поликлиника? — переспросил старший брат, который никак не мог успокоиться. — Там учатся оперировать ассистенты, там студенты исследуют десятки больных одного за другим и никогда не моют рук, а господин статский советник занимается экспериментами и испытывает на пациентах опасные лекарства.
— Вот как? — резко заметил отец. — Вам это точно известно? Вы сделали эти наблюдения в моей поликлинике?
— Упаси господи! — ответил бедняга, увидя, какую оплошность он совершил. — Разве я не призывал благословенья божьего на ваши чудотворные руки? — И он завладел рукой отца, стараясь поцеловать ее.
— Стань на колени перед чудотворцем! — крикнул он своему отцу. На глазах старика выступили слезы и потекли по бороде. — Он сжалится над тобой! Два дня и три ночи ехали мы, чтобы попасть к вам. У нас даже нет денег на обратный путь.
— Вот видите, — сказал отец, — теперь вы говорите правду. У вас нет денег на обратный путь, по какому же праву вы требуете, чтоб я пользовал вас? Печально, — продолжал он. (И не могу сказать, как облегчило мою душу это слово, первое мягкое слово в его устах за весь вечер! Мне даже захотелось одолжить младшему сыну «мои» деньги, их было уже довольно много. Именно младший брат возбуждал мое сострадание больше, чем выздоровевший пациент и больной старик.) Но отец заговорил снова и таким ледяным тоном, что трое людей, словно зачарованные или скованные параличом, вынуждены были выслушать его и повиноваться.
Читать дальше