Кальман Миксат - Том 2. Повести

— Пропали мы, дядюшка, — испуганно пробормотал Марьянский, — чует мое сердце, не видать мне больше «Букашечки»!

И в самом деле, громадные камни каждую минуту могли уничтожить коляску, раздавить ее, как ореховую скорлупу, вместе с ее седоками и лошадьми. Тут уж и у старого Кёрмёци пропало шутливое настроение.

— Что ты понимаешь? «Чует, чует»! Беда случилась, это верно — ливень начался. Что ж тут поделаешь? Правда, с одной стороны, это даже хорошо: Сурина, по крайней мере, оставит нас теперь в покое. Он, прохвост, комфорт любит. Сидит сейчас где-нибудь в дупле большого дерева и поглядывает себе преспокойно на непогодушку. А впрочем, я и сам тоже думаю, нехорошо ночевать здесь, под открытым небом… Эй, Янош, помнится мне, где-то тут неподалеку кошара чабанская должна быть?

— Есть, шагах в пятистах отсюда, — отвечал возница, — Йошки Картони овчарня. Того самого богача Йошки, у которого красавица дочь Анна. Вы ведь знаете, ваша милость. Работать он дочке не велит, потому что богат, много овец имеет. Я его еще с той поры знаю, как в ночных сторожах хаживал.

— Еще бы ему не иметь много овец, — напустился на него управляющий эрцгерцогскими имениями, — коли у него каждая ярка по три ягненка в окот приносит! Никогда в жизни мне не доводилось видеть таких удивительных овец.

— Значит, много некупленного мяса слопал на своем веку Йошка, — заржал кучер, поняв намек управляющего.

— Но как же нам, Янош, добраться до этой кошары?

— Если бы господа стали подталкивать бричку сзади, а я — погонять лошадей! Бедняжки скользят на глине этой. Да и погодка им не по нраву. Нам бы еще шагов полсотни сделать: оттуда уже виден будет дом чабана, если, конечно, у него свет горит.

— А если не горит?

— Тогда будешь искать тот дом, словно иголку в стоге сена.

Делать было нечего. Господа сошли и в своих плащах с повозки и изо всех сил принялись толкать ее в гору. Янош же, взяв под уздцы обеих непривычных к горным дорогам норовистых лошадей, стал ласково понукать их:

— Эй, Ласточка, ну же, Вихорь! Но, но-о, миленькие! Да трогайте же вы! Как вам не совестно? Тянут, будто всю жизнь горшки одни возили. Ну, Вихорь! Трогай, леший тебя побери! Подумай хоть немножко и о чести! И ты тоже, Ласточка. Ведь, чего доброго, не сегодня-завтра выездными лошадьми станете.

— Т-с, — пробормотал управляющий. — Этот твой шельма кучер о чем-то догадывается.

И лошади, словно в самом деле поняв намек, поддались наконец уговорам. Только глаза жеребеночка светились в темноте грустно-грустно, а сам он дрожал от страха всем телом, словно осиновый лист.

— Вот она! — оживленно закричали в один голос все трое. — Кошара!

Слева неподалеку от дороги виднелся хуторок. Оба окна чабанского домика были освещены, и даже из двери наружу лился свет. Наверное, лангош * печет чабаниха, и огонь, пылающий в печи, бросает отсветы на улицу.

Вот повезло бы, если действительно лангош. Голод уж начинал дразнить желудки наших путешественников. Право, кстати пришлось бы.

Но повезло им больше, чем они ожидали. У мойванского чабана как раз праздновали свадьбу, и в доме пекли не только лангош, но жарили гусей, поросят и, может быть, даже варили кукурузу. Йошка Картони справлял свадьбу дочери. А уж он, «чабанский магнат», если разгуляется, то пьяны у него будут все — от мала до велика.

Танцоры разошлись вовсю. На дуде играл знаменитый Лапай. Веселые возгласы разносились далеко вокруг. Старый добрый танец «подзабучки» был в самом разгаре, когда через порог переступили, стряхивая дождь со своих плащей, господин Кёрмёци и его спутники.

Чабан сразу же узнал неожиданных гостей и обрадованно выбежал им навстречу:

— С приездом, ваши высокоблагородия! Как это вы забрались в наши края, куда и птица-то не залетает?

— Буря да дождь загнали нас сюда. Не откажите в крове.

— Чтобы я да отказал? Эй, с дороги! Пропустите почетных гостей! Кушайте, пейте вместе с нами, ваша милость! Не побрезгайте нашим бедным столом. Эх, теперь и я станцую разок. Ради таких-то гостей. Такое счастье только мойванскому чабану может привалить. Гоп-гоп-ля-ля-ля! Играй, дударик! Садитесь, господа, милости просим!

Старый управляющий при виде такого празднества необыкновенно развеселился.

— Что значит садитесь? Как бы не так! Где невеста-то? Которая? Вон та беленькая, с венком? Хороша была матушка, которая ее родила. Где матушка? Дайте-ка мне с нею потанцевать!

Тут откуда-то из угла выскочила женщина средних лет и, стыдливо вытерев рот уголком платка, угодила прямо в объятия Петера Кёрмёци, который принялся отплясывать с нею такой «подзабучки», что им позавидовали и молодые парни.