Кальман Миксат - Том 2. Повести

Созерцавшему все это господину Дружбе казалось, что он читает какую-то сказку. Девушки были одна лучше другой! Походка, каждое их движение казались чарующей музыкой. Где-то на дальних деревьях застучал дятел. Черт его угораздил отвлекать человека в такую минуту!

Одна из несущих зонт девушек обернулась и крикнула сзади идущим, чтобы они не отставали:

— Дамы и воображаемые господа, поторопитесь! Форели вас очень ждут, они ужасно голодны. Матиас уже здесь с их полдником.

Вслед за ее словами из-за грабов, приплясывая, чуть приподняв юбку, жеманно изгибая свой красивый стройный стан, выпорхнула пятая девушка. На длинной, перекинутой через плечо шелковой ленте висел шафранового цвета веер. Когда она прыгала из стороны в сторону, веер шаловливо ударял ее по лодыжкам.

Первая девушка сошла с дорожки и, ступая по газонам, направилась прямо к озеру. В нескольких шагах от господина Дружбы она остановилась у такой же скамейки, на какой сидел и он, и положила на нее свою бархатную подушку.

Затем подошла вторая и поставила на землю свою скамеечку.

Девушки, несшие зонт, воткнули обе его ручки за скамейкой.

Пятая осмотрела свое отражение в озере, поправила платье и сняла с шеи веер.

— Я — ветерок, — сказала она, смеясь.

— Мы — тень, — отрекомендовались девушки, несшие зонт.

— Я — удобство, — проговорила та, что несла скамеечку, и шутливо поклонилась.

— А кто же я? — воскликнула неизвестно откуда появившаяся шестая, маленькая шалунья, по-видимому чтица, с вздернутым носиком на привлекательном личике, небрежно размахивая наполовину разрезанной книгой. — Я сижу у ног Минервы с книгой. Я — сова.

— Мы видим, — язвительно подтвердила владелица скамейки, — потому что по твоим стопам и впрямь уже шествует темная ночь.

Все шестеро засмеялись. Если шесть девушек смеются, все озаряется крутом, словно с неба светит не одно, а шесть солнц, и на седьмом небе, пожалуй, меньше радости, чем здесь.

А черная ночь приближалась, вернее, шлепала в облике плоской, как доска, старой немки-гувернантки в очках.

Дружба смотрел, смотрел и не верил своим глазам. Он уже подумал, что ему все это грезится. Всем его существом овладело тупое безразличие, и он в состоянии какого-то оцепенения ждал, что будет дальше. Ведь ему, как и любому другому сновидцу, все равно не проснуться по своей воле.

Но сознание его все же работало, хотя он и не был убежден в этом. Сначала в его мозгу промелькнула мысль, что сюда собрались феи и наяды. Наряду с этим он вспомнил об упомянутых Вильдунгеном шести маленьких камеристках. Будучи нервным человеком, профессор пришел в состояние чрезвычайной душевной расстроенности, в силу чего в его потрясенном мозгу в невероятном хаосе переплелись действительность с фантастическими видениями. Загробный голос, откармливаемый ребенок, видение Ягодовской — все это; конечно, плод фантазии, и если даже хоть что-то и было настоящим, он не мог отличить его от фантастического. Чему же тогда верить? Значит, надо все подвергнуть сомнению: и то, о чем он говорил с Вильдунгеном, и даже то, что он — Дружба.

О том, что господин Дружба не лишился рассудка, свидетельствует, однако, то обстоятельство, что он тотчас же отказался от мысли, будто видит нимф, когда подошедшая «старая карга» заговорила с характерным прусским акцентом:

— Майн готт! Какой пассаж! Мадемуазель не смогла удержать дога и теперь бегает за ним, стараясь поймать. Почему не вы вели собаку? Идите хотя бы помогите ей поймать его.

Едва, она произнесла это, как девушки бросились выполнять приказ.

Словно подул приятный ветерок, но это не что иное, как шорох платья; будто повеяло свежим запахом цветов, но это всего лишь приближается мадемуазель! Запыхавшись, бежит она за догом, чтобы не выпустить поводок, прямо по кустам, кактусам, клумбам фиалок; длинные кудрявые волосы растрепались, в одной из прядей застряла веточка каштана, белое в крапинку батистовое платье разорвалось по шву, соломенная шляпа с сиреневым букетиком надвинулась на глаза, на самый носик.

— Бог мой, мадемуазель, какой у вас вид! Ужасно! — протявкала карга. — Вы красны, как рак. Стоило из-за пса доводить себя до этого! Ну, Матиас, — подала она знак гусару, — можно начинать.

Прибежавшая мадемуазель села на подушку, что лежала на скамье, поставила свои ножки на скамеечку (до чего же хороши ее маленькие полусапожки!). Присмиревший дог разлегся у ее ног, девушка с веером начала обдувать ее личико, так что его совсем не было видно. (Хотя ничего, казалось бы, не случилось, если бы господин Дружба, видевший шестерых, увидел и седьмую.) Но вот Матиас бросил в озеро несколько пригоршен мелко изрубленного мяса. (Дог, не вынеся такого расточительства, злобно зарычал: мол, нашлось бы этому мясу более разумное применение!) Но вот там, куда упало мясо, вода оживает — появляются серебряные, длинные и тонкие тельца рыб почти у самой поверхности, а несколько юрких головок с открытыми ртами даже сверкают над нею, но тотчас же снова скрываются под водой.