Кальман Миксат - Том 4. Выборы в Венгрии. Странный брак

И у наших земляков глаза разгорелись: отпрысков своих, с каким огромным «ипсилоном» ни расчеркивались, всех за синусы-косинусы, логарифмы да геометрию засадили.

— Профессия, по крайней мере, не зазорная, — рассуждали они, улещая разных чудищ в своих гербах: грифов, драконов, аистов и цапель. — Не очень, конечно, аристократичная, но и не унизительная. Тут он тоже с землей будет дело иметь, с земли доход получать, хоть и не пшеницей.

Так вчерашние помещичьи сынки вдруг все землемерами заделались. Но пока получили дипломы, землю кругом уже всю перемеряли, и добрая половина возмечтавших о земельных спекуляциях студиозусов осела небо коптить по разным канцеляриям писарями да асессорами.

Опоздали, одним словом. Ну, да ничего. Мадьяра ведь своя беда учит (он даже гордится ею, когда она уже позади). Просто «нюх» подвел. Разве все предусмотришь? Хотя тут-то заранее было ясно, что межевание не век целый будет продолжаться. Глупо учиться барана стричь (даже с золотым руном), когда его уже обдирают. Не землемером надо быть, а стряпчим. Вот стоящая профессия: пока венгры живы, и тяжбы не переведутся. И следующее поколение все в адвокаты ударилось. Но пока они в околоуниверситетских кофейнях на бильярде играли, адвокатура совершенно преобразилась: из синекуры ремеслом стала. Другие судьи пошли, другие законы, другие нравы. Раньше, бывало, присосется ходатай к имению какому-нибудь, как теленок к вымени, или даже к процессу одному, и кормится, пока не разжиреет.

А теперь нет уже ни процессов долгих, ни судей ленивых, которые и на мзду и на кривду глаза закрывают.

Все переменилось. Нынче пчела — символ глупости, а не трудолюбия. Вольно ж ей, работяге, с цветка на цветок летать, самой нектар собирать да в мед перерабатывать. Хомяк с его защечными мешками — вот это скопидом настоящий: уж он сразу углядит своими быстрыми глазками, где спелое зернышко упало.

И с адвокатурой, значит, опоздали наши юные джентри. И эта профессия не в счет. Пришлось многим из них в сельских нотариусах прозябать, если не хуже.

В это-то смутное, лихое время и сдал на аттестат зрелости Меньхерт, сын компосессора [4] Совладелец (лат.). Яноша Катанги. Но и то пришлось дуэлью припугнуть профессоров, чтобы сына на экзаменах не срезали. Ибо глупости и злонамеренности в плебеях господин Янош Катанги не терпел.

«Опоздав» с двумя старшими сыновьями — землемером Кароем и адвокатом Пали (как мы, несколько обобщив, набросали выше), — господин Катанги хотел поправить дело, поставив на ноги третьего и последнего.

— Целился плохо, — рассуждал он сам с собой. — В счастье чуть вперед надо метить, как в дикого голубя. Не ту профессию выбирай, которая сейчас прибыльна, а какая прибыльной будет.

Но тут-то и загвоздка. Какую выбрать? Долго ломал голову старик Катанги. Охотнее всего пустил бы он сына по банковской части: дескать, петух на току не проголодается.

Но двоюродный брат его, королевский советник Дёрдь Катанги — главный авторитет в семье, — считал иначе.

— Финансист — дело не простое, Янош. Финансистом родиться надобно. Это для еврея хорошо.

— Но ведь и Менюш научиться может… Он у меня малый дошлый.

Королевский советник пренебрежительно выпятил толстые губы.

— Научиться, конечно, научится; только этого еще мало. И ты бы мышей ловить научился, если б с детства начал. Но очутись ты среди настоящих котов — ни одной тебе не достанется, всех они переловят.

Янош Катанги опустил голову.

— Гм. Это, пожалуй, резонно, — задумчиво произнес он.

— Так что не отдавай ты в банк мальчишку. Это не для него!

— А ведь до чего ловок, пострел! Сухим из воды выйдет.

— Из воды выйдет, а из банка едва ли. Дворянин в этом деле швах.

— Кем же тогда его сделать?

— Доктором, дружище, доктором, и только доктором. Мир принадлежит докторам, потому что он болен. Поди найди хоть одного здорового человека. А Менюш недурен собой, приятен в обращении и дамам угодить умеет. Врачом он далеко пойдет. Ты посмотри, сколько богачей среди докторов! Тут только дурак не преуспеет.

Мнение королевского советника перевесило, и Менюш стал медиком.

Того же взгляда держалась и его мать Иоганна, урожденная Прибольская.

— Это профессия не трудная, — говаривала она. — Поправится больной — врача благодарит, хвалит везде, а уж помрет — так ругать не будет.

Был Менюш, как сказано, недурен собой, лицо имел овальное, смугловатое, держался уверенно и у процентщиц с улицы Мадьяр пользовался двойным кредитом не в пример товарищам. И в кофейнях его в долг охотнее обслуживали.