Август Стриндберг - Том 1. Красная комната. Супружеские идиллии. Новеллы

Когда же они пошли наверх в занятую ими комнату, то там разыгралась целая сцена. Они дошли до взаимных упреков. Она виновата в его разбитой будущности… Ради него оставила она дом и ребенка…

Они ругались далеко за полночь, когда наконец устали и заснули.

* * *

На следующее утро сидели они, грустные, за кофе. Она вспоминала свое свадебное путешествие и то же приблизительно положение. Им не о чем было говорить, и он был так же скучен, как и муж.

Они чувствовали, что ненавидят друг друга, и отравляли друг другу настроение.

Наконец явился избавитель. Пришел кельнер и передал барону телеграмму.

Тот распечатал ее и в один миг прочел. Он на одно мгновение задумался, как бы что-то соображая, потом, взглянув на своего противника, промолвил:

— Меня вызывает начальство.

— Ты думаешь меня здесь оставить?

Прошла секунда, и он уже изменил свое намерение:

— Нет, мы вернемся вместе. Мы поедем в Ландскрон, — продолжал он еще через мгновение. — Там никто тебя не знает, и там ты меня подождешь.

Эта внезапная поездка морем до Ландскрона имела вид интересного приключения. Она воодушевилась, воодушевила его, и они быстро собрались.

То, что он мог расстаться с ней, если не навсегда, то хотя бы не надолго, вернуло ему бодрость. Через несколько часов уселся он на наемной парусной лодке, возлюбленную свою усадил к фок-шкоту и отчалил, как морской разбойник со своей невестой.

Желая утаить план кампании, он объяснил владельцу лодки, что берет ее лишь для катания по Зунду; сам же решил телеграфировать из Ландскрона и оттуда выслать обратно лодку на буксире попутного парохода.

Когда они отчаливали от берега, тут же стоял и глядел на них владелец лодки. Когда же последний заметил, что они держат курс к острову Хвен, он крикнул:

— Только подальше от Хвена!

Крикнул еще что-то, что было унесено ветром.

— Почему не к Хвену? — спросил барон. — Там берег отлогий, рифов нет!

— Да, но если он это говорит, то, вероятно, какое-нибудь основание у него есть! — заметила молодая женщина.

— Не болтай! Следи за фоком!

Ветер свежел, и так как от фока до руля расстояние было довольно значительное, то разговаривать было нельзя, и это было барону особенно приятно.

Курс лежал к юго-восточной конечности Хвена, но сначала путешественники этого не заметили. Когда же, наконец, молодая женщина увидела, куда их несло, она крикнула:

— Не держи к Хвену!

— Оставь… — ответил барон.

Через час они достигли высоты белого острова, и легкий поворот руля направил штевень к видневшемуся на севере Ландскрону.

— Спасены! — крикнул рулевой и закурил папироску. В то же мгновение маленький пароходик отчалил от Хвена и понесся прямо на них.

— Что это за пароход? — спросила молодая женщина.

— Это таможенный пароход! — ответил барон, чувствовавший себя на море, как дома.

Но вот взвился на пароходе желтый флаг и раздался свисток.

— Это не нам! — заметил барон, все придерживаясь прежнего направления.

Но пароход шел на них, производил сигналы, испускал частые короткие свистки. Он быстро приближался к ним.

Вдруг барон вскочил с места, как бы готовый броситься в море. Он внезапно вспомнил о разразившейся в Гамбурге холере.

— Это карантинный пароход! — закричал он. — Три дня! Мы погибли!

Через мгновение уселся он снова на прежнее место и, забирая большой шкот, повернул лодку назад к Зунду.

Началась погоня, но скоро пароход стал перед штевнем парусника, оказавшегося пойманным.

* * *

Весь хорошо обдуманный план, имевший целью не попадаться взглядам любопытных, провалился, и когда лодка на буксире достигла пристани Хвена, тысячная толпа приветствовала несчастных криками и насмешками, не зная, однако, кто они. Но испытание пойманных было сильней, чем можно было предположить, потому что им казалось, что насмешки эти относятся к их неудавшемуся любовному приключению.

В довершение всего барон обидел начальника карантина, выругав его. Поэтому они не могли рассчитывать ни на какое снисхождение, и с ними поступили, как со всеми, прибывающими из холерной местности.

Они с минуты на минуту ожидали, что откроется их инкогнито.

Трудно описать все мучения этих трех дней. Весь первый день она проплакала о ребенке, а он гулял по острову. Во второй день она стала превозносить редкостные качества мужа в сравнении с невыносимым любовником. На третий день она проклинала его за то, что он ее обольстил. Когда же, наконец, она назвала его идиотом за то, что он не послушался советов лодочника и ее и не держался вдали от Хвена, он дал ей пощечину…