Неожиданно, словно возник горный обвал или взрыв вулкана, возникли треск, шум, топот — из резко распахнувшейся двери приемной, толкнувшей маму в спину, выскочила группа студентов. Что и в какой последовательности случилось, трудно сказать, мама помнит только, что пошатнулась, не устояла на ногах и очутилась на полу, а рядом с нею оказались две хохочущие девушки. Видимо, выскакивая в коридор, они со всего разгону налетели на нее, споткнулись, завертелись, тормозя динамику на неожиданном препятствии. За столкновением последовало их общее падение, при этом у мамы больно подвернулась нога и что-то хрустнуло.
— Ой! — вскрикнула она, хватаясь за ногу. Но оказалось, что нога цела, зато один ее туфель остался без каблука. Тоже горе немалое, и мама произнесла с сиплым ужасом в голосе: — Как же я теперь пойду домой?
— Извините, — проговорила та девушка, что сбила маму, поднимаясь с пола и намереваясь прошмыгнуть мимо да скрыться.
Но спутница ее остановила. Была она невысокого роста, с мелкими и невыразительными, но довольно милыми чертами лица, с трогательной ямочкой на бороде и с мягкими русыми волосами. Бросалась в глаза ее худоба или субтильность, бледноватый цвет лица с тлеющим румянцем на щеках, с довольно оживленной мимикой и блеском глаз.
— Вы ушиблись? — подошла эта девушка ближе к растерянно всхлипывающей маме, которая уже встала на ноги и стояла как раненная птица, необутой ногой опираясь на пальцы и вертя в руках отвалившийся каблук. Поломанный башмак валялся в стороне.
Убедившись, что случилось не столь уж непоправимое несчастье, девушка, словно волшебница, вынула из сумки темно-синие парусиновые туфельки на плоском ходу с полосатыми шнурками, совсем новые, еще в прозрачной упаковочной бумаге коричневого цвета, и протянула их пострадавшей.
— Если это придется вам впору, — сказала она, — то возьмите. Только что купила, просто чудо, как это кстати.
— Я верну! — пообещала мама, осыпая словами благодарности эту девушку и совсем не обращая внимания на вторую — виновницу происшествия, которая стояла в стороне, наклонив голову.
Мама и девушка, отдавшая ей туфли, познакомились и договорились, где смогут встретиться в ближайшее время. Мамина неожиданная знакомая назвала себя Машей Белкиной, сказала, что недавно окончила Литинститут. А мама подумала, что фамилия эта очень литературная, потому что пушкинская, и надо этой девушке не туфли вернуть, а их стоимость, да отблагодарить чем-то оригинальным, возможно, хорошей книгой. Нет, не книгой, — тут же поправила себя мама, — она же из творческих литераторов, и очевидно, недостатка в книгах у нее нет, а вот фигуркой из камня порадовать ее можно.
Конечно, если бы мама знала, что эта хрупкая хохотушка — жена заместителя главного редактора журнала "Знамя", к тому же грозного литературного критика, которого даже Пастернак побаивался, если бы могла предположить, что она общается с литературной знаменитостью, которая когда-то олицетворит часть литературной истории, то заробела бы, и дальнейшего контакта могло не получиться. Вот уж поистине не знаешь, где найдешь где потеряешь, где знание вредит, а где приносит пользу.
***
В ближайшие выходные на дачу, в осенние месяцы не часто посещаемую хозяевами, приехали Юрий Тихонович и Розалия Сергеевна, привезли маме, как они заметили, не любившей стряпню, угощение из домашних яств. Впрочем, об угощении было бы сказано, а на самом деле разговоры о нем служили лишь прикрытием — эти двое сами обожали посидеть на открытой веранде за роскошно сервированным столом да полакомиться тем, что не каждый день удавалось приготовить. Хотя главным фактором все же была не еда — она служила обрамлением интересной беседы.
Юрий Тихонович был по-домашнему мягок, в стареньком пальто, примятом, видавшем виды костюме и спортивной обуви. Он казался старше своих тридцати лет и лишь оттенял юность жены, которая была чуть старше моей мамы. А Розалия Сергеевна впервые распустила свои роскошные рыжие волосы и откровенно хвасталась ими, повторяя: "Я на даче всегда проветриваю прическу". Она не была красавицей — лицо круглое, в бледных веснушках, с незапоминающимися чертами — но эта рыжая грива, жесткая, необычайно густая и длинная, к тому же вьющаяся, в распущенном виде почти скрывающая фигурку, делала ее лесной нимфой, дриадой, материализовавшимся духом нежнейших лиан, прекраснейшей из прекрасных.
В общем обмене новостями мама рассказала им о приключении в Литинституте, о знакомстве с Марией Белкиной, спросила у Розалии Сергеевны про подарок для нее, нельзя ли у них в музее купить что-нибудь подходящее.
Читать дальше