Инна Пастушка - И всё-таки я танцую

В то утро Эмма спала, как младенец. Казалось, она отоспалась за все бессонные ночи. А когда проснулась, обнаружила, что мать переклеила обои возле кухонной плиты и категорично заявила:

– Только попробуй закоптить! Чтобы я здесь больше пирожков не видела.

Эмма была поздним ребенком, отец умер несколько лет назад, а мать – бухгалтер по профессии, вышла на заслуженную пенсию. Родители Эммы разошлись, когда девочка училась в старших классах школы. После развода, дом был разменян, и мать с дочерью перебрались в двухкомнатную квартиру почти в самом центре города, а отец переехал во флигель, который ему любезно предоставила последняя жена его давно почившего папаши. Деньги, оставшиеся после обмена, были отданы бывшему главе семейства, которые тот благополучно пропил.

Мать Эммы любила своего мужа, но постоянные пьянки постепенно разрушили семью. Как-то мать рассказала Эмме:

– Моя мама – твоя бабушка Татьяна, всегда говорила мне: «смотри, не выбери себе алкаша или голубятника». И тот, и другой радости в дом не принесет. С алкашами понятно, но чем маме не угодили голубятники, так я и не узнала. Но она оказалась права, счастья было мало. Василий оказался и алкашом, и в придачу голубятником. После свадьбы принес за пазухой голубя, а вскорости и остальных притащил. Оказывается, все это время он их у друга прятал.

Эмма помнила отцовскую голубятню, сама не раз там бывала. Отец с гордостью показывал ей голубей, называл масти, расхваливая их на все лады. Из всех Эмма запомнила только лохмоногих, – так называл их отец, – и тех, у которых были кольца на лапках. Они вместе забрасывали голубей вверх, и наблюдали, как те взмывали в небо, совершая посадку на специальной сделанной отцом вышке. Иногда голуби залетали в чужие голубятни, и отец шел выменивать их или выкупать, – все зависело от ценности и породы голубя.

Эмма любила отца и старалась помнить только хорошее. Но последние годы, когда семья еще была вместе, отец, практически, не просыхал. Он куда-то уходил с утра и возвращался ближе к полудню, еле державшимся на ногах. Эмма укладывала его на диван, где он спал практически всегда с открытым ртом, зычно храпя. Случалось так, что отец чихал во сне – громко и долго. Мать говорила, что это аллергия на алкоголь, и Эмма, переживая за отца, придерживала его голову, чтобы тот не захлебнулся слюной. Но, как бы там ни было, свое детство и юность Эмма вспоминала с благодарностью к обоим родителям.

Настало время, когда почти все ее подруги обзавелись парнями, только Эмма оставалась одна. Не то, чтобы на нее не обращали внимания, просто она ни в одном из них не видела своего героя. Обычно подруги брали ее с собой довеском, чтобы не скучала дома. И когда с приходом темноты, разбившиеся на пары, влюбленные уединялись на лавочках, она чувствовала себя неприкаянной и испытывала не столько одиночество, сколько неловкость.

И вот однажды, когда они с друзьями отправились на местный пруд, в машину подсел светловолосый, упитанный парень.

– Знакомься, – сказали ей, – это Булыжник. А это Эмма, – познакомили их.

В машине Эмма украдкой рассматривала своего нового знакомого: «ничего, симпатичный такой», – отметила она, стараясь не встречаться с ним взглядом.

– А почему Булыжник? – спросила она, когда все бултыхались в воде, и они остались на покрывале вдвоем.

– Потому что Булычев. Булычев Максим Дмитриевич. Что-то мы с тобой раньше не встречались… – отметил он.

– Да, не приходилось, – согласилась Эмма и тут же иронично добавила, – прям Максим Дмитриевич?

Булыжник ухмыльнулся, налил пива в металлические кружки, подал одну Эмме и потянулся чокнуться. Тут же разом выпил все содержимое кружки, и стал наблюдать, как Эмма, стараясь казаться непринужденной, отпивает маленькими глотками теплое пиво.

– Что ты его мучаешь? – ухмыльнулся он. – Выпила разом и все! Теплое – уже невкусное.

Он энергично подтолкнул кружку к губам Эммы, остатки пива выплеснулись на лицо девушки, а кружка звонко цокнула по зубам.

– С ума сошел?! – подскочила Эмма, и побежала к пруду.

– Слышь, ты прости, я не хотел, – объяснялся Булыжник, – придерживая девушку, пока она умывала лицо, – жара, пиво теплое, вот и развезло. Ну, ты веришь мне, что я не нарочно?

Он держал Эмму за талию, и это были первые мужские руки, которые прикасались к ней.

– Верю, верю! – высвободилась она и побежала в воду, – жара страшная, надо искупаться!