Джером Дэвид Сэлинджер - Ловец на хлебном поле

Бывает, какую-то фигню вспомнить трудно. Я вот думаю, как Стрэдлейтер вернулся со своей свиданки, которая с Джейн. В смысле, я точно не помню, чего делал, когда услышал эти его дурацкие, на фиг, шаги по коридору. Наверно, еще в окно глядел, но честно – я не помню. Потому что, на фиг, колотился. Если меня насчет чего-то по серьезу колотить начинает, я не шибаюсь просто так. Если меня колотит, мне даже отлить хочется. Только я не отливаю. Меня слишком колотит. И я не хочу отвлекаться. Если б вы знали Стрэдлейтера, вас бы тоже заколотило. Я с этим гадом пару раз на спаренные свиданки ходил, я в курсе. Он беспринципный. По-честному.

В общем, в коридоре там сплошь линолеум и всяко-разно, поэтому слышно его было, на фиг, до самой комнаты. Я даже не помню, где сидел, когда он зашел, – возле окна, у себя в кресле или у него. Честно не помню.

Он заходит и давай гундеть, какая на улице холодрыга. Потом говорит:

– А где, на хер, все? Тут, на фиг, как в морге.

Я даже отвечать ему не стал. Если он такой, на фиг, дурила и не соображает, что раз у нас суббота и вечер, все либо шляются где-то, либо дрыхнут, либо домой на выходные отвалили, – чего ради мне морочиться и его просвещать? Он стал раздеваться. Ни одного, на фиг, слова про Джейн не сказал. Ни единого. Я тоже. Только смотрю на него. Он мне хоть спасибо сказал за пидж. Определил его на вешалку и сунул в шкаф.

А потом, когда галстук развязывал, спрашивает, написал ли я ему это, на фиг, сочинение. Я говорю: у тебя на кровати, на фиг. Он пошел и стал читать, пока рубашку расстегивал. Стоит, читает и себя вроде как по голой груди и животу поглаживает, а рожа при этом дурацкая. Он себя вечно по груди и животу гладит. Прямо сохнет по себе.

И тут вдруг мне говорит:

– Холден, язви тебя. Это же, на фиг, про бейсбольную пер ча тку.

– И чего? – говорю я. Холодно так говорю, как не знаю что.

– В смысле – и чего ? Я ж тебе сказал, надо про комнату , на фиг, про дом или еще как-то.

– Ты сказал, что надо наглядно. Какая, на фиг, разница, если про бейсбольную перчатку?

– Пошел ты к черту. – Он разозлился, как не знаю что. По-честному рассвирепел. – Ты вообще все через жопу делаешь. – Посмотрел на меня: – И чего удивляться, если ты тут, на фиг, провалился, – говорит. – Ты же, на фиг, ни шиша не делаешь, как надо. Без балды. Ни шиша, на фиг.

– Ладно, тогда давай его сюда, – говорю. Встал и выдернул сочинение прямо, на фиг, у него из руки. И порвал.

– Ты это на хера? – спрашивает он.

Я ему даже не ответил. Только клочки в мусорку выкинул. Потом лег на свою кровать, и мы с ним долго ничего не говорили. Он весь разделся, до трусов, а я лежал – а потом закурил. В общаге курить нельзя, но если ночью, когда все дрыхнут, или нет никого и никто дым не нашмыгает, то можно. Кроме того, мне хотелось позлить Стрэдлейтера. Его с тормозов просто сносит, если правила нарушаешь. Он-то в общаге никогда не курил. Только я.

И он по-прежнему ни одного слова про Джейн не сказал. Поэтому я в конце концов говорю:

– Ты, на фиг, что-то поздновато вернулся, если она только до полдесятого отпрашивалась. Это она, выходит, из-за тебя опоздала?

Он сидел у себя на кровати как раз, стриг, на фиг, ногти на ногах, когда я у него это спросил.

– На пару минут, – говорит. – Кому вообще в голову придет в субботу отпрашиваться только до полдесятого?

Ёксельмоксель , как же я его ненавидел.

– В Нью-Йорк смотались? – спрашиваю.

– Чокнулся? Как тут, на хер, смотаешься в Нью-Йорк, если она до полдесятого отпросилась?

– Да, туго.

Он на меня пялится.

– Слышь, – говорит, – если ты в комнате курить будешь, может, в тубзо пойдешь это делать? Может, ты на хер отсюда и сваливаешь, а мне придется до выпуска тут зависнуть.

Пошел он. По-честному. И я курил себе дальше, как ненормальный. Только на бок вроде как повернулся, чтобы смотреть, как он ногти себе, на фиг, стрижет. Что надо школа. Куда ни глянешь – кто-нибудь или ногти стрижет, или прыщи давит, или еще как-то.

– Ты ей привет передал? – спрашиваю.

– Ну.

Хрен там, гад.

– Чего сказала? – говорю. – Ты спросил, она по-прежнему дамок в задней линии держит?

– Нет , не спросил. Ты чего, на хер, думаешь, мы весь вечер чего – в шашки играли, язви тебя?

Я ему и отвечать не стал. Как же я его ненавидел.

– Так если в Нью-Йорк не летали, куда вы с ней тогда ходили? – спрашиваю я чуть погодя. Я едва сдерживался, чтоб голос на всю комнату не трясся. Ух как меня колотило. У меня так и было предчувствие , что у них там что-то не то стряслось.