Генри Джеймс - Повести и рассказы

Лучше, чем кто бы то ни было, Генри Джеймс понимал роль собственной фантазии в создании художественной реальности. Однако скрыть «швы» авторского присутствия в вымышленном мире, показать художественную реальность аутентично, с помощью того, кто, в отличие от автора и читателя, находится внутри этой реальности и для кого она и есть сама «жизнь», — вот задача истинного «реалиста». Читатель — человек и скорее поверит себе подобному — человеку, проживающему описанный в произведении опыт. Но ведь и действительная жизнь, говорит Генри Джеймс, — это всегда жизнь, прожитая и увиденная кем-то, иначе и быть не может. Можно показать «жизнь» с разных точек зрения — из разных «окон», и всякий раз картина будет иной; а можно описать ситуацию, глядя на нее из одного «окна», и продемонстрировать читателю сложности и ограничения, связанные с одномерным видением реальности, провести его дорогой одного сознания. Опыт читателя «Дэзи Миллер» максимально приближен к опыту героя-«отражателя»; он предельно «реален»: каждый из нас — особый Уинтерборн.

Это не означает, что автор полностью исчезает из текста повести. Третье лицо, от имени которого ведется рассказ, — повествователь, — частенько позволяет себе иронию по отношению к Уинтерборну и его кругу: «Когда речь о нем заходила у его друзей, те обычно говорили, что он «пополняет свое образование» в Женеве. Когда речь о нем заходила у его врагов, враги… Впрочем, врагов у него не числилось — он был чрезвычайно мил и пользовался всеобщей любовью. Поэтому скажем лучше так: когда речь о нем заходила у некоторых его знакомых…» и т. д. В этом отрывке из самого начала «Дэзи Миллер» явно соблюдается дистанция между повествователем и героем; можно даже сказать, что автор здесь приподнимает маску, оговоркой намекая на некоторую произвольность фактов своего рассказа («впрочем», «скажем лучше так»). Подобное положение вещей, возникающее за счет повествования в третьем лице, помогает читателю взглянуть на Уинтерборна и воспринимаемые им события со стороны и, таким образом, лучше осознать принципиальную неполноту тех сведений о персонажах и ситуациях, на основании которых Уинтерборн и другие выносят свои суждения и оценки. Однако, так же как и «безличный автор» Гюстава Флобера в романе «Госпожа Бовари», сам Генри Джеймс и его безымянный рассказчик не высказывают и тем более не навязывают собственных мнений; у читателя есть Уинтерборн, этого вполне достаточно. Оценочная характеристика мистера Джованелли в обозначении его словами «сей блистательный мелкорослый римлянин» принадлежит не автору, а Уинтерборну и фиксирует его ревнивое отношение к сопернику-итальянцу, хотя и встречается в тексте «от автора». Отказ от традиционной для реализма XIX века позиции «всезнающего автора» — важный элемент повествовательной техники Генри Джеймса.

Для того чтобы разгадать истинную сущность главной героини, нам необходимо вместе с Уинтерборном «прочесть» и правильно интерпретировать происходящие события. Мысли и истинные мотивы поступков Дэзи скрыты от нас так же, как и от персонажа-«отражателя». Однако Джеймс использует косвенные методы психологического портрета и применительно к Дэзи. Читателю, так же как и Уинтерборну, известен следующий диалог

«— Раз уж вы сами заговорили об этом, — сказала она, — так знайте: я помолвлена.

Уинтерборн взглянул на нее, сразу перестав смеяться.

— Вы мне не верите! — воскликнула Дэзи.

Минуту Уинтерборн молчал, потом проговорил:

— Нет, верю.

— Нет, не верите! — воскликнула Дэзи. — И я не помолвлена».

Что мы узнаем о Дэзи из этого обмена репликами? Что, в отличие от Уинтерборна, она способна играть даже такими «серьезными» понятиями, как помолвка, не придавая им, как это принято делать, большого значения; что она может с легкостью противоречить себе, солгав и сказав правду с минутным интервалом (поскольку одно из утверждений должно быть истинно), причем неизвестно, что из сказанного является правдой; что она взбалмошна и свободолюбива. Легкомысленность и «ветреность» ее натуры были открыты героем ранее; однако по поводу факта ее предполагаемой помолвки он не знает, что и подумать. Находится ли читатель в более выгодном положении, чем Уинтерборн? Можем ли мы сделать правильный вывод там, где герой попадает впросак?

Используя технику «точки зрения», автор, как было показано выше, дает читателю возможность судить не только о том, что видит «отражатель», но и о самом «отражателе». Поэтому нам, помимо всего прочего, видно и то, почему герой оказался в тупике. Мы знаем, что он «слишком долго жил за границей» и за это время приобрел изначально не свойственный ему («С твоей-то невинностью!» — адресуется к нему тетушка, миссис Костелло) взгляд на вещи, характерный для представителей европейского света. Как мы помним, эти представители (в основном у нас перед глазами американская элита в Европе, перещеголявшая в «европейскости» самих европейцев) однозначно осуждают Дэзи. Уинтерборн «больше похож на немца». Подсознательно он и вовсе не отождествляет себя с американцами, о чем говорит его отстраненный взгляд на Дэзи при первой их встрече: «Какие же они бывают прелестные, эти американочки!» Но и «американский» тип культуры и мировидения — позиция невинного и неискушенного «нового Адама» — не до конца утрачен Уинтерборном. Он способен сделать попытку распознать живую искренность, ребяческую спонтанность и элементарное невежество там, где европеизированным американцам видятся лишь недвусмысленное нарушение общепринятых норм поведения и безнравственность. В силу такого двойственного положения герою трудно прийти к конечному выводу. В приведенном выше диалоге, происходящем на арене Колизея, его замешательство (помолвлена она или нет?) и итоговая ошибка (осуждение Дэзи — ложный финал процесса интерпретации) объясняются тем, что пренебрежительно относиться к помолвке и шутить серьезными вещами для героя уже немыслимо, зато ночное свидание на римских развалинах — достаточно весомый факт для вынесения приговора.