Актёр Л... появился на сцене по всем правилам театрального искусства — однако, на беду свою, слегка поторопил события. Придерживая каждой рукой одну из створок двери, он переступил порог и не оборачиваясь, шикарным движением пловца одновременно захлопнул их за собой. Увы, бедняга позабыл про свою шпагу — которая, к слову сказать, висела у него с правого боку, — а шпага эта возьми и застрянь меж двух створок, да так крепко, что ему никак не удавалось вырваться из ловушки с помощью лёгких движений, весьма напоминавших танец живота. Тогда, желая хоть как-то выйти из затруднительного положения, он резко крутанул бедрами — обломав кончик шпаги, но не порвав кожаных ножен. В результате, сам так ничего и не заметив, проиграл весь первый акт при шпаге, чей кончик свисал вниз и трясся при малейшем движении — чем немало позабавил публику.
Во втором акте актёру Л... предстояло сыграть партию в триктрак с королём Франции. В то время у них было принято перемешивать кости в рожках — вряд ли эту манеру можно считать слишком изысканной, но видит Бог, публике на это наплевать. И всё же на сей раз партия закончилась плачевно. В самом начале акта была сцена, где разносили прохладительные напитки, и на игорном столике всё ещё стоял большой стакан с водой, прямо под рукой у Л…, который, как я уже, кажется, говорил, страдал крайней близорукостью. Бедняга принял стакан за один из рожков для игры и с криком: «Мой черёд, сир...» — выплеснул содержимое стакана прямо на изумлённого короля, изрядно намочив его одежды.
Однако лишь в последнем акте близорукость Л..., соединившись с близорукостью мадемуазель С..., свершила истинное чудо.
В конце любовной сцены, в ходе которой он заявляет, что если она и дальше будет противиться его домогательствам, он прибегнет к силе, мадемуазель С... должна была произнести:
— Ещё один шаг, и я позову слуг!
А поскольку герою всё-таки предстояло сделать этот самый роковой шаг, героине следовало схватиться за колокольчик, которому полагалось находиться у неё на столике, позвонить и гневно воскликнуть:
— Вы сами этого хотели!
Вот как всё «должно» было произойти. А вот как всё произошло на самом деле.
Значит, она произносит:
— Ещё один шаг, и я позову слуг...
Он делает шаг. Тогда она склоняется над столом — но не находит там колокольчика, она ведь его не видит. И ищет, как слепые, на ощупь. Ищет-ищет, долго ищет, так долго, что Л... приходит в голову несуразная идея пособить подруге по несчастью в поисках злополучного колокольчика. И в тишине, которую всё больше и больше нарушал дикий хохот зрителей, их взорам предстали эти двое близоруких бедолаг, что почти сталкиваясь друг с другом лбами, растопырив пальцы, тщательно ощупывали чернильницу в стиле ампир, лампу времён Луи-Филиппа и вазу моды периода Директории, призванных создать «атмосферу» пьесы, чьё действие происходит в восемнадцатом веке... И вот наконец Л... испускает вздох облегчения: он нашёл! Да-да, ему показалось, что он нашёл тот самый исчезнувший колокольчик, который и поспешил протянуть мадемуазель С... Та с готовностью взяла у него из рук небольшой медный предмет, имевший форму колокольчика — но который, к несчастью, вовсе не был искомым колокольчиком.
Она восклицает:
— Вы сами этого хотели!
После чего в полной тишине тщетно трясёт безгласную крышку от чернильницы в стиле ампир.
Хочется думать — и я льщу себя надеждой, — что теперь уже нам больше не придётся стать свидетелями этаких конфузов. И в этом смысле кинематограф совершил хоть одно благотворительное убийство: он нанёс роковой, смертельный удар тем непотребным спектаклям, что провинциальные театры порой навязывали публике. Я говорю «навязывали», ибо у бедных зрителей Бреста или, скажем, Пуатье, просто не было выбора. Совершенно очевидно, что нынче столь дурно поставленные спектакли и исполнители, грешащие столь явными недостатками, стали уже немыслимы. Мне грустно видеть, как в больших городах кинематограф занимает место театра, но увы, я слишком хорошо отдаю себе отчёт, что зритель не станет колебаться между так называемым «спектаклем-гала» и фильмом, который обещает потрясающий состав актёров — ведь по крайней мере в последнем случае обещание наверняка будет выполнено. И даже если фильм окажется плохим — он и в Париже будет не лучше.
Вот уже полтора десятка лет, как зритель с помощью экрана получил доступ в самые роскошные интерьеры, для него воссоздали давно прошедшие времена, он стал участником королевских охот, видел армии на марше и морские сражения. Он всё увидел благодаря кинематографу, и наши холщовые декорации, извините за выражение, в сравнении со всем этим не более, чем жалкие тряпки. Да, с этим хламом покончено раз и навсегда, и все эти оптические обманы уже никого не способны обмануть.
Читать дальше