Иштван Фекете: История одного дня. Повести и рассказы венгерских писателей

Потом я снова завербовалась в город. И так ли уж удивительно, что меня сильнее стало тянуть к воскресным вечерним развлечениям? Я проводила время с подружками. Некоторые из них приводили с собой молодых людей. Вскоре и меня познакомили с одним парнем.

Странно, зачем я все вам рассказываю? Но я вам верю. Чтобы вы ничего лишнего не подумали. Боже, как глупо мы себя ведем, когда наш ухажер (а вернее — тот, кто провожает домой) с наступлением темноты доводит до дома, а потом мы стоим с ним в дверях кухни! Хозяев еще нет дома, все окна темны. В темноте только чувствуешь, что кто-то стоит рядом с тобой — слышишь его тихие речи, его дыхание. Когда меня впервые поцеловал тот парень, — он был военный, пехотный ефрейтор, — я сначала страшно испугалась, слова застряли у меня в горле, потом я хотела отвесить ему пощечину, как это полагается, но вместо этого я подошла к кухонной двери, чтобы открыть ее… И меня так сильно в жар бросило, что и сегодня не могу этого забыть. А знаете почему? Потому что на подбородке у него была ямочка и из-под фуражки выглядывали белокурые волосы.

Такие уж мы глупые! Моя госпожа, у которой я тогда служила, пичкала меня советами по утрам, во время готовки на кухне. Порой я слушала ее открыв рот — особенно когда она говорила о том, как нужно обращаться с мужчинами. Однако со своим мужем она совсем не умела обращаться — это уж точно. Только на словах все знала. Супруг ее каждый вечер улепетывал из дома играть в карты… Но чего ради я это вам все рассказываю? Сама не знаю».

Помолчав немного, я продолжила рассказ Петеру:

«До сего времени я стыдилась даже подумать о парнях, а тут, бог знает почему, мысли о них лезли и лезли в голову, хотя в мыслях этих ни срама никакого, ни греха не было. Я стала по вечерам гулять с тем парнем, с ефрейтором, а иногда мы стояли с ним у дверей кухни и болтали. Какие морозы тогда были! Теперь и в помине нет таких холодов. Ведь подумать только: о чем можно болтать каждый вечер с одним человеком? Одному богу известно. Если даже слов и не находили, все равно мне скучно с ним не было. Потирать друг дружке озябшие от мороза руки, согревать их дыханием, обмолвиться парой слов — все нам казалось интересным.

Как быстро стареют люди! Особенно девицы на выданье… Следующим летом я снова воротилась домой. Готова была работать на жнивье и где угодно. Мне было очень приятно, что парни из нашего села стали уважительно относиться ко мне в то лето. И потому как ни один из них не решался начать за мной ухаживать, ни один не осмеливался подойти и заговорить, они целой гурьбой ходили следом. Тогда кто-нибудь и заговаривал. Особенно приударял за мной один из них, Гажи Шатори, сын богатого крестьянина. Тут уж мне явно завидовали наши девушки… А Гажи был со мной однолетка, вместе мы ходили на занятия для второгодников… На подбородке у него ямочка, такая глубокая — целый палец войдет. А волосы тоже белокурые, вьющиеся. Когда он начал за мной ухаживать (а я тогда уже была бедной девушкой из неимущей семьи), я поняла, с каких пор и отчего влекло меня в город к светловолосому ефрейтору и к его то смеющейся, то печальной складке на подбородке. Со времени занятий для второгодников!

Осенью я все же вернулась в город — к хорошей, свободной жизни. В декабре и Гажи приехал вслед за мной. Он нанялся на работу к мукомолу, в фирму Штейнера, лишь бы иметь возможность встречаться со мной. А я уже так дошла в своих чувствах к Гажи, что, стоило ему шепнуть: „Сердце мое!“ — и я сразу теряла голову, краснела, боялась глаза поднять — словом, сама не знала, что делаю. Сейчас фирмы Штейнера уже нет. Ушла в прошлое вместе со всеми остальными. У этого Гажи в жилах текла цыганская кровь. Сейчас я уже и не помню и сказать не берусь, любил ли он меня? Тогда мне казалось, что да. Потому я и стала гулять с ним… И случилась беда. А с того дня как я подтвердила Гажи, что я в положении, он стал все реже и реже приходить ко мне. Несколько недель спустя и совсем пропал, будто его и не было. Я была тогда уже на третьем месяце. И не знала, что делать. Когда минула половина срока, я пошла к хозяину мукомольной — может, он уговорит Гажи пожалеть меня. Но Гажи уже не работал у него. Возвращаться же мне домой в таком положении и подавно нельзя было. А тут на мое несчастье приехал отец проведать. Возможно, кто-то донес слух до дома… Отец застал меня в кухне. Посмотрел, а я — как припала к столу. Думала, может, не заметит. Но он заметил и такую мне закатил оплеуху, что я чуть сознания не потеряла».