Эптон Синклер - Джунгли

Однако Юргис не возмущался — он был даже доволен таким темпом. Ему уже больше не приходилось размахивать руками и переступать с ноги на ногу, как прежде. Он посмеивался про себя, когда несся вдоль рядов туш, поглядывая порою на рабочего, бегущего впереди. Конечно, работа могла быть приятнее, но это была нужная работа, а чего человек может требовать от жизни, кроме права делать полезное дело и получать за это хорошие деньги?

Так думал Юргис и так он говорил — прямо и решительно, как всегда. Но каково же было его удивление, когда он обнаружил, что этим можно нажить неприятности, потому что большинство рабочих придерживалось противоположной точки зрения. Юргис был просто потрясен, узнав, что почти все они ненавидят свою работу. И это чувство было настолько единодушным, что, столкнувшись с ним, человек испытывал недоумение, почти страх; но факт оставался фактом — рабочие ненавидели свою работу. Они ненавидели мастеров, ненавидели хозяев, ненавидели бойни, весь этот район, даже весь город — ненавидели неистовой, горькой и непримиримой ненавистью. Женщины и маленькие дети изощрялись в проклятиях: тут все подло, подло насквозь, подло до основания. А когда Юргис начинал их расспрашивать, они подозрительно косились на него и довольствовались ответом: «Ладно, поработай здесь, тогда сам узнаешь».

Первая сложная проблема, с которой столкнулся Юргис, была связана с профессиональным союзом. До сих пор он никогда не слыхал о существовании профессиональных союзов, и только теперь узнал, что люди объединяются для совместной борьбы за свои права. Юргис спрашивал, что это за права, и спрашивал вполне искренно, — ведь единственным своим правом он считал право искать работу, а найдя ее, исполнять приказания хозяев. Однако этот невинный вопрос выводил его товарищей-рабочих из себя, и они называли его дураком. Однажды к Юргису пришел представитель союза подсобных рабочих мясной промышленности, чтобы завербовать его. Но когда Юргис узнал, что ему придется платить членские взносы, он сразу же уперся, и представитель союза, ирландец, знавший всего несколько слов по-литовски, вышел из себя и начал ему угрожать. Тут рассвирепел и Юргис и недвусмысленно дал понять, что потребуется не один ирландец, чтобы силой затащить его в союз. Понемногу он выяснил, что больше всего рабочие протестуют против «пришпоривания». Они изо всех сил старались добиться замедления темпа работы, потому что, по их словам, не все его выдерживали, иных он просто убивал. Но Юргиса не трогали подобные рассуждения — он справлялся с работой, значит, говорил он, и остальные должны справляться, если они хоть на что-нибудь годны. А не могут — пусть отправляются куда-нибудь в другое место. Юргис не читал книг и не сумел бы произнести французских слов «laisser faire» [13] Не вмешивайтесь (франц.). , но он достаточно повидал свет и знал, что человек должен изворачиваться сам как умеет, а если он пойдет ко дну, никто не обратит внимания на его крики.

Однако известно немало философов — да и простых смертных, — которые в книгах восхваляли Мальтуса, но когда случался неурожай, вносили деньги в фонд помощи голодающим. Так было и с Юргисом, который выносил неприспособленным смертный приговор, а сам целые дни мучился оттого, что его бедный старый отец бродит где-то по бойням, пытаясь устроиться. Старый Антанас с детства привык работать. В двенадцать лет он убежал из дому, потому что отец бил его за попытки научиться грамоте. И он был добросовестным человеком: если ему как следует объяснить, что он должен делать, то потом его можно было не проверять. И вот теперь он измучен душой и телом, и в мире для него нет места, как для паршивой собаки. Правда, ему есть где жить и есть кому за ним ухаживать, даже если он не найдет работы, но Юргис никак не мог отделаться от мысли, что сталось бы со стариком, если бы он был одинок. Антанас Рудкус успел уже побывать на всех предприятиях, во всех цехах Мясного городка; по утрам он стоял в толпе безработных, и, наконец, даже полисмены начали узнавать его и говорить, чтобы он отказался от бесплодных попыток и шел домой. Он побывал во всех окрестных лавках и пивных, прося хоть какую-нибудь работенку, но отовсюду его выгоняли, иногда с бранью, и никто не попробовал задать ему хотя бы один вопрос.

Таким образом, стройное здание веры Юргиса в правильность заведенных порядков дало трещину. Эта трещина была широка, пока Антанас искал работу, и стала еще шире, когда он ее, наконец, нашел. Однажды вечером старик вернулся домой в большом волнении и рассказал, что около одного из маринадных цехов Дэрхема к нему подошел человек, и спросил, сколько он заплатит, если его устроят на работу. Вначале Антанас совсем растерялся, но тот с деловитой откровенностью прямо сказал, что может устроить его, если он согласится отдавать за это треть своего заработка. Когда Антанас спросил, не мастер ли он, его собеседник ответил, что это к делу не относится, но что свое обещание он исполнит.