Кнут Гамсун - А жизнь продолжается

Нет, условия жизни в Сегельфоссе были неподходящие.

Однако Гордон Тидеманн жил себе не тужил, энергия из него била ключом, он был теперь важным лицом и консулом. Случалось ему совершать и неразумные поступки — исключительно ради того, чтобы утолить жажду деятельности и потешить свое тщеславие, взять хотя бы прокладку горной дороги и строительство охотничьего домика. Он совершал и более неразумные поступки, к примеру, обзавелся моторным катером, чтобы подплывать к стоящим на рейде рейсовым пароходам и демонстрировать свою персону, — на что он ему теперь, когда пароходы швартуются и разгружаются у его большой пристани? Новехонький моторный катер, отделанный красным деревом, со множеством медяшек, мало того что стоял без дела, но требовал еще и присмотра.

Да что тут говорить! Правда, Гордон Тидеманн все же отличался сообразительностью и развернул, помимо всего прочего, ловлю лосося, очень и очень прибыльную. Кроме того, он осуществил-таки давний замысел и отправил одного из своих приказчиков в качестве торгового агента в Хельгеланн. Разумеется, он перво-наперво должным образом его экипировал: костюм, часы на золотой цепочке, наконец, изящные чемоданы для образцов с латунными замками, уголками и клепками. Все это обошлось недешево, но парень того стоил, он словно бы родился для этой профессии и уже слал ему заказы на товары.

Но если не считать Гордона Тидеманна, Сегельфосс оставался мертвым, глухим городишкой.

Некоторые обыватели начали уже косо посматривать на строительство горной дороги. Эта дорога была украшением всей местности, а люди брюзжали и неодобрительно покачивали головами. Можете себе такое представить! И конечно же, пошло это из Северного селения, самого невежественного и отсталого по части культуры, обитатели которого только и знали, что исправно ходили к причастию, и были богобоязненны на старозаветный лад. Сперва зашушукались женщины и старики, и толчком всему, похоже, послужили мрачные слова Осе. «Нет покоя ни полевой мыши, ни воробью, — изрекла Осе, — оттого что стучат и громыхают в Боготворных горах!» — «Истинно так!» — закивали старики в Северном.

И уселись, и принялись между собой толковать, и события многолетней и многовековой давности, перемешавшиеся в их ветхой памяти: война немцев с французами, северное сияние кровавого цвета, гибель уездного врача Пауля Фёйна, перевернувшегося на паруснике, пророчество Иеремии о хвостатой звезде, что падет на остров в море и вызовет землетрясение, — все это сводилось у них к исходному пункту, к словам Осе о непокое в горах.

Ведь там обитал горный народец, подземные жители, хлебопашцы и скотоводы, богатые и миролюбивые существа, которые не причиняли смертным никакого вреда, если их не тревожили. А вся эта сумятица с окриками «Поберегись!», и взрывами, и стукотней, и громкими разговорами, начиная с самой весны, надо думать, им не больно по нраву и, может, даже вынудит их перебраться в другое место. Людям от этого лучше не станет, старики в Северном по сю пору помнят, что пришлось претерпеть их родителям от подземных жителей, когда у них устанавливали первые телеграфные столбы. Рабочие перекрикивались, лошади ржали, гвалт был невыносимый. И вот на судне, которое прокладывало телеграфный кабель, сорвался железный блок и насмерть зашиб матроса, его схоронили на кладбище в Хамарёе. Мало того, вдобавок еще разыгралась страшная непогода, с громом и молниями, какой в их краях отродясь не видели, у Виллумсена из Лиана снесло крышу амбара — еще бы им не помнить! Новую крышу крепили двумя якорными цепями, они и посейчас там, можете пойти посмотреть! А забыли вы, как им той зимой не пофартило на Лофотенах, — ловы были не просто плохие, а из ряду вон. По весне стало и того хуже, на Иванов день снег лежал по щиколотку, и рожь не вызрела. Но как раз тем летом подземных жителей потревожили где-то на юге, и они перебрались сюда, в Сегельфосские горы. А как здесь на каждом шагу глубокие пропасти, то проникли они сюда с легкостью, и им не нужно было уходить глубоко под землю, а это, надо думать, дело не из приятных. Кое-кто из деревенских видел, как они вели табуны лошадей и свои большие стада, а коровы на загляденье, жирные, лоснистые, прямо как отборная сельдь. Мой отец сам видел, и его отец тоже, и Арон из Стаурхоллы видел их и не раз об этом рассказывал. Только когда он лежал уже при смерти и к нему пришел пастор, он отрекся от своих слов: все это, дескать, враки. Но он потому так сказал, что умирал и себя не помнил. А еще их видела в тот же самый день Ингеборг из Утлейи. Она шла и на ходу вязала носки, из серой и красной шерсти, только она накинула последнюю петлю на втором носке, как к ней подошла подземная жительница и попросила носок. «Бери на здоровье! — сказала ей Ингеборг. — А второй взять не хочешь?» Та, конечно, взяла. И с тех самых пор до самой своей смерти Ингеборг из Утлейи жила себе и горя не знала, в Вестеролене ее ждали невиданное богатство и почет, она вышла сперва за одного брата, а потом за другого и осталась их полной наследницей.