Кнут Гамсун - А жизнь продолжается

Из ее отрывочных восклицаний явствовало, что с приходом Августа на нее повеяло Полленом. Мне охота знать, сказал он, до чего же хорошо он это сказал, именно так говорили в Поллене. А помнит ли он песню про девушку, что утопилась в море? Не может быть, чтоб не помнил, эта девушка, надо думать, не последняя…

— Август, до чего ж приятно слушать, как ты говоришь по-нашему, на полленский лад, я не слышала этого бог знает сколько лет, ну а ты все перезабыл, да что ты за человек такой, неужто не вспоминаешь Поллен? Мать моя жива, отец тоже, да ты их хорошо знал, мать зовут Рагна, помнишь? А Йоханна, моя сестра, которая служила на юге у пастора, она сейчас замужем за булочником, у них большая пекарня и много работников. И еще Родерик, мой брат, почтарь, он строил у тебя фабрику, ты еще одолжил ему на постройку дома. Но ты их даже никого не упомянул. Ну а говоришь ты по-полленски, потому и задел меня за живое. Я почти и позабыла про твои посадки, и вдруг ты сказал: «Мне охота знать, живы ли еще мои елочки». Бог ты мой, мне стало прямо невмоготу, елочки были посажены у южной стены, а домишко малюсенький, мать сидит на каменной приступке, а в доме только одно окошко с крошечными стеклами, ладное такое окошко. Она хотела отдать мне свое пальто, которое для нее купил Родерик…

Докторша плакала уже навзрыд.

Август испугался и стал растерянно озираться по сторонам.

— Да нет, он ушел, — сказала фру Лунд, — он нарочно оставил меня одну. По доброте душевной…

Она продолжала вспоминать Поллен, славную тропинку, ведущую к морю, и лодочные сараи, до того маленькие, что там могла поместиться только четверка или ёла [3] Промысловая лодка легкой постройки с острыми, сильно поднятыми носом и кормой. , и ручей, где они полоскали одежду, какой же красивый ручей, там еще были плоские камни, по которым они прыгали. Перед Августом сидела Эстер, быстроногая девчонка, голодная и босая и одетая в лохмотья, но счастливая как никогда. Так что, припоминает он песню, которую они распевали в Поллене? Ну как же, девушка взяла и утопилась, все верно, она-то помнит каждое слово…

Фру Лунд явно не повезло на собеседника. Если она хотела излить свою тоску по дому и, быть может, услышать какие-то слова утешения, то не могла найти для этого менее подходящего человека, нежели Август, который сроду не имел дома, и больше того, ничуть о том не тужил. Не обремененный детьми, холостяк и бродяга, он таскал свои корни из страны в страну и не знал ничего другого. Ни отца, ни матери, ни стола, за которым собираются все домашние, ни могилы, которую нужно огородить, ни Божия гласа отчизны, обращенного к сердцу. Машина, сконструированная для наружных работ, для промышленности, и торговли, и комбинаций, и денег. Жизнь, только без души. Самые его счастливые молодые годы, наверное, прошли в море, он много лет проплавал, фру Лунд же не имела с морем ничего общего, и потому ее излияния ему были неинтересны.

Она и сама понимала, в этом отношении он безнадежен, но она была нетребовательна и радовалась случаю выговориться. Для нее имело значение уже одно то, что он когда-то жил и хозяйничал в Поллене, она прислонялась к нему, потому что он был старым знакомцем. «Мне охота знать» — так говорили полленцы, так говорило сердце.

Она не могла не заметить, что ее волнение совершенно ему непонятно и что выслушивает он ее нехотя, и все равно продолжала. С тех пор как я сюда переехала, я ни разу не была дома, рассказывала она.

Из всего, что Август от нее услыхал, это было еще не самое удивительное, и все ж таки он заставил себя воскликнуть:

— Вот тебе и раз! Туда же пути всего два-три дня!

— Да, представь себе. Ни разу не побывала дома! Ну а ты в Сегельфоссе как очутился?

— Кто? Я?

— Сама-то я последовала за мужем, — сказала она. — Только я здесь никак не могу прижиться. Слишком уж тут много благородной публики, а я ни на фортепьянах не играю, ничего такого не умею. Если бы не мальчики, я б давно уже уехала.

— Вы это серьезно?

— Домой в Поллен, и навсегда.

— Навсегда? — вскричал Август. — А главное, куда? В Поллен?

— Мне тут муторно. Тебе этого не понять, но я здесь прямо как серая ворона среди прекрасных пав.

— Нет, нет, нет, что это вы надумали — уезжать! Да уж если говорить о красоте, с вами никому не сравниться.

— Дело не в этом, — сказала она. — Ты не понимаешь. Что толку иметь мало-мальски пригожее лицо, хотя, впрочем, он за это меня и взял. Но дело не в этом. Я теперь опять не сплю по ночам, а капель у меня нету.