Кнут Гамсун - А жизнь идет...

— Да, это было бы неплохо.

— И потом погода такая чудесная, что можно взять и детей. И самого маленького тоже.

И на дороге наступили мир и тишина. Марна отсутствовала.

То, что приходил аптекарь и Старая Мать, не тревожило рабочих: стоило ли из-за этого беспокоиться? Адольф неукоснительно и прилежно работал в своей артели. Больдеман был старостой, и женщины для него не существовали. Работа близилась к концу. Август имел полное основание быть довольным.

Но много было людей, которым Август должен был помогать и советом и делом. Существовало такое мнение, что его легко было просить и что он умел находить выходы. Так, например, пришла Старая Мать и смиренно сказала:

— Будь так добр, На-все-руки, и удели мне крошечку своего внимания!

— К вашим услугам!

Старая Мать переживала кризис, она была в величайшем затруднении и последние две недели ходила, погружённая в тысячу мыслей. Ведь не правда ли, было же совсем немыслимо запираться ей вместе с Александером в коптильне? Это был, конечно, временный выход, и долго так продолжаться не могло. Ведь всё равно приходилось отпирать дверь, для того чтобы один из них мог выйти, и тогда всякому легко убедиться, что другой остался внутри. Открытие это сделали обе девушки, Блонда и Стинэ, две сестры, которые жили в услужении у Старой Матери с юных лет и были одного с ней возраста. Сестры не хотели ничего дурного своей старой хозяйке, но они сделались религиозными и решили спасти и её.

Больше нельзя было запираться в коптильне.

И это ещё не всё. Старая Мать была уверена, что с этого времени будут следить также и за её окном, чтобы длинноногий человек не мог проскользнуть туда.

Даже и последний выход был теперь закрыт.

Однажды, когда Старая Мать бродила по городу, она встретила аптекаря Хольма, который обратился к ней со своими обычными весёлыми шутками и ужимками и пригласил её в гостиницу.

— Стаканчик вина, не так ли? — спросил Хольм.

Было весело, торжественно — среди бела дня, на глазах у всех, самым невинным образом, в большом красивом салоне гостиницы; ничего похожего на закуту в коптильне в усадьбе. Они не шептались, они говорили громко, во всеуслышание, потом пошли вместе вверх по дороге, — «Пожалуйста, смотрите все, кто желает!»

Это было в первый раз.

— Это нужно повторить, — сказал Хольм. — Очень приятная для меня прогулка, мне не пришлось возвращаться домой и раскладывать пасьянс.

И Старая Мать была не менее довольна; ей нравилось опять выходить на свет божий, это было весело, она в первый раз после многих лет смеялась от всего сердца, впрочем, и разумно беседовала, — Старая Мать умела и это.

Они повторили прогулку, обоим это было приятно. Да, у Старой Матери зародилась даже маленькая радость в груди. Ах, это было так давно, это было очень весело! Она могла благословлять обеих девушек, которые направили её на путь истинный.

Старая Мать не сердилась на сестёр, они были орудием добра для неё. И она решила наилучшим образом освободить их от караула у её окна.

В воскресенье Блонда должна была отправиться на вечернюю молитву к крестителю в Южную деревню.

— Ну вот, — сказала она, — я ухожу и оставлю вас одних. Если вам что-нибудь понадобится, позвоните. Да звоните погромче.

— Мне ничего не понадобится, — сказала Старая Мать.

— Я думала, — если Стинэ, например, ляжет спать...

— Стинэ не ляжет слать.

Блонда удивилась:

— Разве вы просили её не ложиться?

— Я? Нет, но ты это сделаешь перед тем как уйти.

Сестры переглянулись.

— Вот что, — сказала Старая Мать, — вам нечего бодрствовать и караулить моё окно. Никто больше не полезет ко мне.

Блонда так и села:

— Нет? Вот как! Ну что ж...

— Спокойной ночи, Блонда!..

Вот тогда-то Старая Мать и пришла к Августу и смиренно попросила позволения крошечку поговорить с ним. Она переживает кризис, она целыми днями погружена в тысячу мыслей, она не может справиться, не знает, как спастись. На-все-руки должен дать ей совет.

— Молитесь богу! — сказал Август.

Старая Мать от удивления подняла брови и поглядела на него.

— Нет, я не шучу, — сказала она.

— И я не шучу, — сказал он.

— Видишь ли, На-все-руки, теперь дело со мной обстоит так, что я не могу больше продолжать это: он должен оставить меня в покое. Я не могу больше коптить с ним лососину. Но как быть тогда Гордону? Может быть, он рассчитает его. Это было бы самое лучшее. Но кого же возьмёт он на его место?

У Августа мгновенно возникает мысль о Беньямине, но он не хочет быть до такой степени мирским, не хочет строить счастье одного на несчастье другого. Пусть Беньямин посмотрит пока на лилии полевые...