Алессандро Барикко - Гомер. Илиада

– Довольно речей, – отвечал Гектор, – станем сражаться!

Он мощно сотряс копье и метнул его в противника. Острие попало в медную полосу, что лежала поверх семикожного щита, и, пробив шесть слоев кожи, застряло в последнем, не поранив героя. Могучий Аякс, размахнувшись, послал свое копье в Гектора. Оно прошло щит насквозь, разорвав хитон, но не коснувшись плоти: Гектор отпрянул в сторону и избег гибели. Оба вырвали копья из щитов и кинулись друг на друга, будто разъяренные львы. Огромным щитом Аякс отражал удары Гектора. Когда же он ослабил натиск, Аякс нанес ему удар сам, и его копье скользнуло по шее Гектора. Заструилась черная кровь, но пламенный Гектор не остановил боя: могучей рукой он схватил огромный грубый черный камень и поверг его в Аякса. Врезалась глыба в щит, медь задрожала, но Аякс устоял и, подняв гораздо больший камень, размахнулся и с невероятной силой метнул во врага. Щит Гектора отлетел в сторону, сам он опрокинулся на спину, но тотчас же снова вскочил. Герои выхватили мечи и изрубили бы друг друга в рукопашной схватке…

Но солнце зашло.

И тогда двое глашатаев – один от ахейцев, другой от троянцев, вышли вперед, разнимая противников. Ведь и во время войны покориться ночи приятно. Аякс же сказал глашатаям так:

– Гектор должен решать – это он вызывал на сраженье.

Гектор ему отвечал:

– На сегодня закончим! Могуч ты, Аякс, между ахейцев лучший ты копьеборец. Возвратившись в стан ахейский живым, обрадуешь ты и друзей и соратников, я же вернусь в город Приамов, на радость троянцам и длинноодежным троянкам. Почтим же друг друга на память дарами, и люди когда-нибудь скажут: «Они бились в яростной схватке, но разошлись, примиренные дружбой».

Так он сказал. И подал Аяксу среброгвоздный меч и ножны с красивым ремнем. Аякс же вручил ему блистающий пурпуром пояс.

В тот вечер на пиру мы чествовали Аякса, я подождал, пока все утолят голод питьем и пищей, а потом обратился к ахейским воеводам. Я был среди них самым старым, и мою мудрость они уважали. Я сказал, что нам должно по уговору с троянцами прекратить сражение на один день и свезти трупы в наш стан, а после окружить корабли высокой стеной и снаружи нее вырыть глубокий ров: пусть он останавливает натиск врагов.

– Стену? Зачем нам стена, если у нас есть щиты? – спросил Диомед. – Я стены разрушаю, а не строю, – добавил он.

Остальным тоже не понравился мой совет. Кто-то даже заметил:

– Представляете, как обрадуется Ахиллес: без него нам приходится прятаться за стену.

Они смеялись. Но они были молоды, а у молодых устаревшее понятие о войне: честь, красота, героизм. Как в поединке между Гектором и Аяксом: два воина сначала ожесточенно сражаются, а потом обмениваются драгоценными дарами. Я был слишком стар, чтобы во все это верить. Мы выиграли эту войну с помощью деревянного коня, огромного коня с брюхом, полным солдат. Мы выиграли ее благодаря обману, а не открытой битве лицом клицу, честной и благородной. И это им, молодежи, никогда не нравилось. Но я был стар. Одиссей был стар [5] . Мы знали, что и война, которую мы ведем, тоже состарилась и что однажды ее выиграет тот, кто сможет сражаться по-новому.

Мы отправились на покой, так и не приняв решения, а наутро троянцы прислали к нам посольство. От них пришел Идей и объявил, что коль скоро после боя Париса и Менелая троянцы нарушили святые клятвы, они готовы сейчас искупить вероломство и вернуть все сокровища, которые вывез из Аргоса в Трою Парис. Не Елену вернуть, но только сокровища, к коим они обещают прибавить щедрые дары. Они опасались кары богов за свое коварство. Тогда, поднявшись, заговорил Диомед:

– Негоже нам, друзья, прекращать войну, пусть даже саму Елену они вернут! Понятно и тому, кто вовсе лишен разума, что погибель Трои близка.

Ахейцы с ним согласились – все мы сочли, что он прав. И Агамемнон отвечал послу, что предложение мы отвергаем. А затем уговорился с Идеем прекратить сражение на день, чтобы подобрать тела павших и предать их огню, согласно обычаю. Так мы и сделали.

Необычный день для войны. Едва лучи солнца коснулись долины, как оба народа встретились в поле, в печали отыскивая убитых товарищей. Трудно им было узнать каждого погибшего воина, и они омывали их лица, покрытые кровью и прахом, и, проливая слезы, клали тела на повозки. В безмолвной скорби возлагали их на погребальный костер и глядели, как пожирает огонь тех, кто вчера сражался с ними бок о бок