Анастасия Цветаева - AMOR

На кирпичном заводе проработали только зиму, и то не всю… К весне пришел приказ произвести пересмотр женщин, и Ника попала в число отправленных в инвалидный городок.

Так прошла вторая зима.

Вздохнув от тяжести физических усилий, на кирпичах, Ника и в инвалидном городке не осталась, как все, без работы, на скудном пайке. Она помогала прорабу.

Работа несложная, но иногда ночью, выходя сдавать на селектор сведения о работе, она попадала в такой холод – что веки ощущались как твердые крышечки – над глазами: значит, 50 градусов или больше. При такой температуре работяг в лагере не выгоняли за вахту – на строительные работы или на лесоповал.

Ника сшила себе ватные наколенники, какие, говорят, делают для лошадей?.. Из рукавов рваной шубы она сшила подобие меховых валенок. Прораб обещал добиться ей улучшения питания. Ему это не удалось, но к весне, узнав, что она работала чертежницей, кто‑то из начальства перевел её на северную колонну на чертежную работу, и она долго проработала там.

Зима медленно сменялась весной, весна – летом, осень наступала каждый раз неожиданно, за осенью шла зима…

Ника рядом с новым другом, недавним, – дружбе всего два‑три дня, но её собеседник, конторский работник, на воле – астроном, стоит рядом с ней и диктует взгляду её – правее, левее… вбок от Полярной зведы – а та вбок от Большой Медведицы – вот она, Рождественская звезда…

Через неделю вызвали, внезапно, астронома – на другую колонну, но Ника, одна в зоне, подрагивая от мороза, и – прямо в небо повторяет, упрямо и самозабвенно:

– Es ist Weihnachten, und es wird Weihnachten werden – или лучше – es wird Weihnachten sein… [43] – Настало Рождество, и Рождество будет (…..) Рождество останется… (нем.). (она забывает язык!..)

Прошел год с исчезновения астронома, но в Сочельник Рождественская звезда стоит как стояла, и Ника, на год старше, с упорством её счастья в детстве, заколдованно глядя в небо, – твердит – как твердила в прошлом году – Es ist Weihnachten, – und es wird Weihnachten werden…

И вот однажды, в тихий рабочий час, когда стоя, наклонясь под прямым углом над чертежом – зрению – вредя, – Ника вся ушла в работу – ей сказали, что некий "такой‑то" – была названа фамилия Морица – добивается, из очень далека, узнать, устроена ли на "чистой работе" она, Ника. Улыбаясь (во всю душу, чтобы смочь не сделать этого – ртом), она отвечала, чтобы этому человеку передали, что все у нее с работой благополучно, что она надеется без вреда для здоровья дожить срок именно так.

А в сердце вошла тишина – словно лег на дно широкий солнечный луч.

И потом Ника сидела одна в глубине барака, в небывалом одиночестве: всех женщин разогнал пьяный мужик из соседнего мужского барака (как ему удалось так напиться? где же БОХРа была? – думала Ника). Но бежать вместе со всеми что‑то мешало. Она осталась сидеть за столом, только что покинутым убежавшими, но, к счастью Ники, пьяный, распугивая женщин, озорничая, убежал вместе с ними. Сейчас военная охрана приведет все в порядок, а пока можно заняться испанским – как восхитителен был перевод "Тройки" Гоголя переводчицы Марии–Луизы Алонзо – тройка мчалась в каком‑то волшебном краю полу–России – полу–Испании.

На Дальнем Востоке, в тех местах – неважное лето, предваренное сырой невеселой весной. Ветер, с февраля дующий жестоким холодом, рвет голые ветки вздыбленных ему навстречу деревьев, – что‑то из суровости японского пейзажа.

Но после невеселого, часто дождливого лета наступает ясная осень. Она здесь безветренна. Голубое небо шатром покрывает землю. Сколько к середине ноября выпало снега – столько лежит до февральских заносов. Зима стоит синяя, морозная, неподвижная. Все это – в первый год – удивленно наблюдала Ника. Но годы идут, и, хотя было несколько перебросок – оттого их жизнь и называется "лагерь", – она уже свыклась с этим краем.

– Девушки! – радостно объявляет она, входя в барак. – Я в прорабстве увидала градусник: 40 градусов всего; не холодно, ни крошечки ветра!

Тайга здесь так же сурова, как тундра. Лес густ, дик. Куст жасмина, попавшийся им вчера, лишен запаха нацело. И не поют птицы. Они перелетают с ветки на ветку беззвучно. Неужели люди, тут родившиеся, любят этот свой край? – думает Ника.

Несколько месяцев Ника пробыла дневальной женского барака на шахте. Два только воспоминания сохранилось у нее об этом: как, видя, что одна таскает у другой что попало, она сказала уходящим на рабочую смену: "Девочки, прячьте получше, что есть, чтобы не валялось! Я за ваших сменщиц отвечать не берусь, помните!" Но кто‑то, все ж кто‑то оставался – больные? – в бараке. Убрав, она пошла умываться – но, мыло взяв, полотенце на койке – забыла. Бросилась за ним – нет полотенца! Кинулась назад – за мылом – нет мыла!