Симон Вестдейк - Пастораль сорок третьего года. Рассказы

Она так и осталась на этот вечер в своей комнатушке и, улегшись спать, тут же уснула.

Наутро, часов около семи, она в своей пестрой юбке и красной косынке отправилась в город. Куда именно, она так и не сказала, словно будущее материнство уже давало ей право вести праздный образ жизни со всеми вытекающими из этого, неблагоразумными последствиями. Из своей комнаты она не выходила до самого отъезда из Хундерика и отказалась от завтрака. Выводя велосипед, она невольно бросила взгляд на открытое окно летней кухни, отметив, что за столом нет ни Кохэна, ни Яна, но не придала этому особого значения, подумав, что Ян, наверное, на дамбе, а Ван Дейк еще у себя на верхотуре. Кохэн частенько поднимался очень поздно, промаявшись всю ночь из-за боли в животе или из-за блошиных укусов.

Аптека еще была закрыта. Когда на ее звонок над еще не спущенной маркизой появилась рыжая, взлохмаченная голова Пурстамперши, Мария крикнула ей, задрав кверху голову, что ей необходимо срочно поговорить с менеером Пурстампером. Жена аптекаря, разозлившаяся главным образом на то, что эта корова, сколько ее ни учи, продолжает называть ее по-деревенски «юфрау» вместо «мефрау», пошла предупредить мужа, который брился в одних подштанниках и возмутился, узнав, кого принесла нелегкая к нему в дом в такую рань.

Когда он открыл Марии дверь, лицо его с двумя порезами на подбородке, с дергающимися от нервного тика щеками совсем не напоминало ту симпатичную марионетку, которую она накануне вечером взяла к себе на службу. Однако, приведя ее в комнату, он сразу стал приветливее. У него мелькнула мысль, что она не случайно отсутствовала целых две недели. Вполне возможно, что сама природа, какой-нибудь шок или испуг позаботились о том, чтобы уберечь Кееса от смехотворного мезальянса.

— Очень мило, что ты пришла нас навестить, — сказал он, потрепав ее по щеке. — Выглядишь прелестно в этой красной штучке на голове. Придется тебя снять еще раз, а косынку я раскрашу от руки в чудесный красный цвет. Ну, выкладывай, что у тебя стряслось?

Не дожидаясь приглашения, Мария села на стул, выглянула на улицу, по которой проезжали ранние велосипедисты, и сказала безразличным тоном:

— Может, вам будет… У моего отца прячутся нелегальные.

— Нелегальные? — переспросил он и тоже сел. Непонятно, какую цель она преследует; ему потребовалось некоторое время, чтобы подавить свое разочарование. Она с пренебрежительной улыбкой смотрела на его подбородок, так по-дурацки кровоточащий.

— Я думала, вам будет интересно узнать об этом.

Пурстампер кашлянул себе в руку.

— Ну, мне-то ты зачем об этом рассказываешь?

— Я думала, вам будет интересно об этом знать.

— Ну а дальше что? — нетерпеливо сказал он. — Вряд ли твой отец послал тебя ко мне с таким поручением.

Она покачала головой.

— А ты представляешь себе, что будет с твоим отцом, если я об этом сообщу? Хорошо еще, если он сможет откупиться, но, как правило, таких увозят в концлагерь, ферму тоже забирают, со скотом и со всем барахлом. Об этом ты, конечно, не подумала?

Она опять покачала головой, но ему все же показалось, что она не склонна взять свое сообщение назад. Перед ним вдруг открылись новые перспективы. Что, собственно, имела она против нелегальных? Что произошло между ней и кем-нибудь из них, с одним или не с одним? Что другое, как не ревность, как не любовная досада, могло побудить ее к такому неслыханному шагу?

— Кто они такие? — коротко спросил он. — Их имена, в чем они замешаны? Обожди. Уж не поссорилась ли ты с отцом?

Мотнув в третий раз отрицательно головой, она сказала:

— Грикспоор — это еще сопляк, не хочет в Германию, и Ван Ваверен тоже, и он не так уж плох, Мертенс, тот…

— Мертенс? Неужели из карточного бюро?

— Он самый.

— Мертенс, ах вот оно что… — Он встал и быстрыми шагами подошел к окну, видимо, затем, чтобы плотно задернуть занавески. Но на полпути обернулся. — Еще кто?

— Еще Кохэн, он зовется Ван Дейком.

— Кохэн. Еврей?.. — Он опять сел. — Черт возьми, час от часу не легче. — Он поразмыслил: «Мертенс женат, Грикспоор и Ван Ваверен совсем еще юнцы. Но Кохэн! Что написано в книге Адольфа Гитлера „Майн кампф“ о всяких там кохэнах, соломонах, исааках? Что они соблазняют белокурых германских девушек. Ага! Если заставить Кохэна взять вину на себя, но, господи боже, может, и не придется заставлять, может, он и в самом деле виноват. Уж сегодня-то девчонка не отвертится…»

Поглядев на нее пронизывающим взглядом, он рявкнул: