Симон Вестдейк - Неверующий фараон

Описанный Геродотом фараон Амазис, такой забияка, грубиян и пьяница, как будто он происходил из семейства воров и бродяг, получил, кроме того, еще и прозвище Свободомыслящий. Однако это прозвище связано с нежеланием Амазиса подчиняться законам стеснительного придворного этикета, а не с его сомнениями в тех вещах, в которые верили все фараоны, даже знаменитый и мудрый Эхнатон, заменивший всех богов одним-единственным. Ибо нигде не засвидетельствовано, что этого единственного бога Эхнатон почитал меньше, чем его предшественники всех остальных, вместе взятых. Судьба скептика была в стране пирамид, вероятно, еще менее завидной, чем судьба вора или пьяницы. И если среди сорока двух самых страшных грехов случайно отсутствует упоминание о неверии, то лишь потому, что египтянину даже не могла прийти в голову мысль о существовании таких чудовищ, как атеисты.

Однако они, должно быть, все же существовали, эти атеисты, ибо во все времена рождаются люди, склонные к вере, и люди, склонные к сомнению. Разве не интересно было бы написать о неверующем фараоне? И ведь такой фараон в самом деле жил когда-то в Египте, хотя у Геродота ничего о нем не сказано. Из уважения к «отцу истории» и мы сохраним имя царственного безбожника в тайне.

Этот фараон не отличался ни солдатской грубостью Амазиса, ни стремлением к метафизическим упрощениям, обессмертившим имя Эхнатона. Ему был совершенно чужд также и революционный дух, присущий Эхнатону. Поэтому, открыв великую тайну, что в мире нет ни богов, ни чертей, ни духов, ни сказочных чудовищ, он приложил все усилия к тому, чтобы она так и осталась тайной. Ведь если бы он рассказал об этом, с его династией было бы тут же покончено; после смерти, если не раньше, его бы осудили как вероотступника, а его сын, даже будучи глубоко верующим, никогда не смог бы сесть на трон. Поэтому он продолжал, как и прежде, беседовать со своими жрецами о загробной жизни и каждое утро исправно приносил богам причитающуюся им жертву; и ни разу в момент, когда превозносились его царские добродетели и прославлялось его божественное происхождение, верховный жрец, стоявший рядом с троном, не мог заметить на его губах следов усмешки. А между тем именно версия о божественном происхождении фараона привела его на опасную тропу атеизма, хотя ему понадобилось много лет для того, чтобы в своем происхождении от бога Ра увидеть самый бессовестный обман изо всех, когда-либо рождавшихся в человеческих головах.

Сын солнца — как бы не так! Его отец, предшествующий фараон, грузный мужчина, всегда обливавшийся потом, любил купание и красивые одежды. И хотя физиономия у него была достаточно красная, солнце она совсем не напоминала. Правда, для того чтобы мудрый, хорошо знакомый со священными догмами фараон усомнился в своем сверхъестественном происхождении, этих прозаических и даже в какой-то мере забавных наблюдений было недостаточно. Доказательства двойного происхождения, особенно когда они излагались на больших свитках папируса, выглядели очень убедительно, и нередко фараон позволял себе удовольствие до конца поверить в фантастическую версию, что лишь его тело обязано своим существованием отцу, душу же вложил в это тело сам бог Ра. В дальнейшем тело превратится в мумию, как и тело отца и других предков, а душа вновь возвратится к своему могучему создателю и будет вкушать неземное блаженство, а также сохранит за собой свободу опять поселиться в покинутой ею мумии, если очень уж соскучится. Против такой возможности трудно было что-либо возразить. То, что никто не видел бога Ра иначе как в виде огненного шара, простого по форме и совершающего весьма однообразные действия, еще не означало, что у Ра не могло быть человеческой души, заключенной в солнце, как у человека душа заключена в теле. В любом теле может скрываться любая душа, обычная или необычная: кошки, например, дают приют богине Баст, а скарабеи — богу Пта. Все это не только признавалось возможным, но и не подвергалось в течение тысячелетий ни малейшему сомнению. Кто не верил в это, считался варваром.

Однако фараон был просто не в состоянии поверить во все это, хотя эта вера и была на руку ему и всей его династии. Он знал, что он не бог; очевидно, его не без основания называли мудрейшим и справедливейшим — он не мог обнаружить в себе ни одного божественного качества. К богу Ра он имел такое же отношение, как самый последний раб. А так как фараон был все-таки гораздо образованнее своих рабов, ему не оставалось ничего другого, как усомниться в существовании бога Ра. Затем та же участь постигла и всех других богов. Ну а разве мог человек, переставший верить в богов, по-прежнему верить в чертей и в бессмертие душ? Через несколько лет фараон не верил уже даже в собственное бессмертие. Дальше идти было некуда: во всем, в чем можно было усомниться, фараон уже усомнился.