Герман Гессе - Паломничество в страну Востока. Игра в бисер. Рассказы

Старость и склероз прогрессируют, иногда кровь отказывается поступать как следует в мозг. Но эти беды имеют в конце концов и свою хорошую сторону: не все уже воспринимаешь так ясно и так горячо, многое пропускаешь мимо ушей, иных ударов и булавочных уколов вообще не чувствуешь, и часть существа, которое некогда называлось «я», находится уже там, где скоро будет все целиком.

К хорошим вещам, для восприятия которых у меня еще есть возможность, к вещам, способным еще доставить мне радость и затмить все мрачное, принадлежат редкие, но все же имеющиеся признаки дальнейшего существования подлинной духовной Германии, а ищу я их и нахожу не в усердии теперешних деятелей культуры и конъюнктурных демократов Вашей страны, а в таких отрадных выражениях решимости, бодрости и храбрости, лишенной иллюзий уверенности и готовности, как, например, Ваше письмо. Благодарю Вас за него. Берегите этот росток, храните верность свету и духу, вас очень мало, но вы, может быть, соль земли.

Мы, писатели, зависимы от языка, это наш инструмент, но вряд ли кому из нас удавалось когда-либо овладеть им в совершенстве; по крайней мере о себе могу сказать, что с момента поступления в школу более семидесяти лет назад я ничем другим не занимался столь упорно и неотступно, как старался познать и проникнуть в немецкий язык, и что в этом деле я все еще кажусь себе наивным новичком, который как зачарованный каждый раз, замирая наполовину от страха, наполовину от предвкушаемого счастья, дает увлечь себя в лабиринты алфавита, где из маленькой горстки букв можно составить слова, фразы, книги и графические картины всей вселенной.

Итак, слова — это костяк и первичные элементы языка. Встречаясь с ними, мы вскоре обнаруживаем, что слово чем оно древнее, тем больше в нем жизненной силы и магического колдовства. От названий деревьев и цветов, как обращался к ним в раю Адам, исходит совсем иная, куда более глубинная сила, чем от тех, которыми наградил их позднее ученый муж Линней.

Все наши языки довольно преклонного возраста, однако их словарный запас претерпевает непрерывные изменения. Слова заболевают, умирают и навсегда исчезают из языка, и в любой момент в любом языке к старым словам могут прибиться новые. Но с этим обновлением дело обстоит точно так же, как с любым прогрессом вообще: мы можем с восхищением удивляться способности языка изобретать обозначения для новых явлений и предметов, новых жизненных обстоятельств, новых общественных функций и потребностей человека, однако при ближайшем рассмотрении мы замечаем, что из ста якобы новых слов девяносто девять являются всего лишь механическими комбинациями на основе старого словарного запаса, что они вообще никакие не настоящие и подлинные слова, а только наименования, паллиативы — костыли на случай необходимости. Количество новых слов, составивших прирост в наших языках за последние два столетия, поражает совершенно невероятным числом, достойным удивления, но по весомости и выразительности, языковой субстанции, красоте и истинности содержания золота в них оно ничтожно мало и бедно, это мнимое богатство, своего рода инфляционный обман.

Взяв в руки любую страницу любой газеты, мы наткнемся на десятки таких слов, которых совсем недавно вовсе еще не было в языке, и неведомо, будут ли они существовать завтра и послезавтра. Подобные слова, без всякой предвзятости собранные на газетной полосе, звучат примерно так: дочернее общество — выплата дивидендов — изменение рентабельности — атомная бомба — экзистенциализм. Это сложные, длинные и претенциозные слова, словосочетания и выражения, и у всех у них один и тот же недостаток — им не хватает объемности, они, правда, несут в себе информацию, но не обладают чарующей силой выразительности настоящих слов, они не пришли к нам снизу, от земли, из народа, а появились сверху, из редакционных кабинетов, фабричных контор, чиновничьих канцелярий.

Вековые, настоящие, матерые, тяжелые, как самородок, добротные и полноценные слова — это «отец», «мать», «прародители», «земля», «дерево», «гора», «долина». Каждое из них одинаково понятно и пастушонку, и профессору, и члену правительства, каждое взывает не только к нашему разуму, но и к нашим чувствам, поднимая в душе волну воспоминаний, представлений и ощущений, каждое из них подразумевает нечто вечное, незаменимое, без чего невозможно жить.

К таким душевным, значимо весомым словам относится и слово «хлеб». Стоит только произнести его и впустить в себя заключенный в его звуках смысл, как уже все наши жизненные силы — как плоти, так и души — слышат его зов и оживают. Желудок, рот, нос, язык, зубы, руки — все приходит в движение, а в душе пробуждаются сотни воспоминаний, в памяти всплывает обеденный стол под родительским кровом, вкруг него — всё дорогие и родные с детства лица, отец или мать нарезают от целого каравая куски, соизмеряя их величину и толщину с возрастом и прожорливостью того, кому они предназначаются, в чашках пенится, благоухая, теплое утреннее молоко. Или нахлынет, сладостно щекоча нервы, воспоминание, как ранним утром, когда за. окном еще наполовину ночь, до вас доносились запахи от булочника — теплые, сытные, волнующие и умиротворяющие, возбуждающие голод и наполовину утоляющие его. Вы как сейчас видите старую служанку, накрывающую на стол, она ставит посередине на скатерть толстую круглую деревянную тарелку и кладет на нее хлеб — тяжелый каравай; выпуклый верх слабо поблескивает темно-коричневой корочкой, а обсыпанное мукой плоское дно матовое; рядом она кладет огромный нож с широким лезвием и короткой рукояткой из кряжистого дерева.