Готхольд Лессинг - Драмы_Басни в прозе

Не похоже ли это на поэтический образ тех лишенных поэзии сочинителей, которые в первых строках своих огромных од похваляются гордыми крыльями и грозятся взлететь к облакам и звездам, но так до конца и остаются верны праху земному?

— Гордись сколько хочешь своим ростом и силой, — сказал воробей страусу. — А все же я более птица, чем ты. Потому что летать ты не можешь, а я вот летаю, хоть и невысоко, хоть и недалеко.

Поэт, написавший застольную песню или сонет о любви, все же более гений, чем лишенный порыва и вдохновения автор предлинной германиады {158} .

— Как измельчал в этой стране наш собачий род! — сказал один пудель, немало поездивший по свету. — На далеком континенте, который люди называют Индией, вот где есть еще истинные собаки! Собаки, мои братья!.. Вы мне не поверите, а ведь я это видел собственными глазами: собаки даже льва там не боятся и смело вступают с ним в драку!

— И что же, — спросила пуделя одна многоопытная гончая, — случается, они его побеждают, льва-то?

— Побеждают? — переспросил пудель. — Об этом мне ничего неизвестно. Да и не все ли равно? Хватит и того, что они нападают на самого льва!

— Ну, — возразила гончая, — если они его не побеждают, эти твои хваленые собаки в Индии, то ничуть они не лучше нас, зато намного глупее!

Мощный бык и легконогий олень паслись рядом на лугу.

— Вот что, олень, — сказал бык, — если на нас нападет лев, давай держаться вместе и дадим ему дружный отпор!

— На меня не рассчитывай, — ответил олень. — Для чего мне вступать в неравный бой со львом, если я могу куда вернее спастись от него бегством?

Осел повстречался с голодным волком.

— Пожалей меня, — сказал осел, дрожа, — я бедное больное животное. Посмотри, какая у меня колючка в ноге.

— Мне и впрямь тебя жаль, — отвечал ему волк. — И долг моей совести избавить тебя от этой боли.

Не успел он произнести эти слова, как бросился на осла.

Осел сказал Эзопу:

— Когда ты придумаешь про меня новую побасенку, то уж дай мне сказать там что-нибудь мудрое и остроумное.

— Тебе? — удивился Эзоп. — А что люди скажут? Не скажут ли они, что ты мудрец, а я осел?

Бронзовая статуя прекрасного скульптора расплавилась в пламени пожара и превратилась в бесформенную глыбу. Эта глыба попала в руки другому скульптору, и тот, благодаря своему искусству, превратил ее в новую статую, отличавшуюся от первой предметом изображения, но равную ей по красоте и вкусу.

Увидав это, Зависть заскрипела зубами. Но в конце концов она нашла себе жалкое утешение: «Никогда бы ему, бедняге, не сотворить этой довольно сносной вещи, не попади ему в руки материал от старой статуи».

Когда Геркулес был взят на небо {159} , то первой из всех богов и богинь он поклонился Юноне. Все обитатели неба и сама Юнона были этим очень удивлены.

— Значит, ты отдаешь предпочтение перед всеми твоей преследовательнице? — спросили его.

— Да, ей самой, — отвечал Геркулес. — Ведь только из-за ее преследований я пустился на подвиги, за которые и взят на небо.

Олимп одобрил этот ответ нового бога, а Юнона с тех пор с ним примирилась.

Мальчик играл с ручной змеею.

— Милая моя змейка, — сказал мальчик, — никогда бы я не стал с тобой так забавляться, если бы у тебя не был вынут яд из зубов. Вы, змеи, злые, неблагодарные создания! Я ведь читал, каково пришлось бедному крестьянину, который нашел под изгородью полузамерзшую твою прапрабабку, подобрал ее из сострадания и согрел на своей груди. Только эта злюка очнулась, как тут же ужалила своего благодетеля, и добрый, сострадательный человек умер от ее укуса.

— Меня удивляет, — отвечала змея, — как предвзято пишут ваши сочинители! У нас, у змей, эту историю рассказывают совсем по-другому. Твой сострадательный добрый крестьянин думал, что змея и вправду мертва, а так как это была красивая пестрая змейка, он и подобрал ее, чтобы дома содрать с нее кожу. Вот как было дело!

— Ах, замолчи, — рассердился мальчик, — неблагодарный всегда сумеет оправдаться!

— Ты прав, сын мой, — вмешался в их беседу отец мальчика, который все это слышал, — и все же, если тебе когда-нибудь придется услышать о чьей-либо чудовищной неблагодарности, разберись сперва как следует во всех обстоятельствах этого дела, а потом уж решай, заслужил ли тот человек такой позорный упрек. Истинные благодетели редко когда упрекнут кого-нибудь в неблагодарности, и даже — хочется верить, к чести людей, — никогда. А благодетели с мелкими своекорыстными намерениями пусть винят себя сами, что вместо признательности пожинают неблагодарность.