Вирджиния Вульф: Орландо

Методы биографической прозы перестают работать в романе «Орландо» еще и потому, что они сочетаются здесь с импрессионистической техникой предыдущих произведений Вирджинии Вулф. О ней уже шла речь выше, и я не буду повторяться. После первых страниц нам может показаться, что Вулф противопоставляет один способ повествования (свой любимый) другому (стороннему наблюдению). Читатель видит импрессионистические зарисовки, воспринимает реальность глазами Орландо, а о биографии узнает, что она никуда не годится. Но что-то все-таки отличает «Орландо» от «Миссис Дэллоуэй». Даже самое внимательное прочтение романа не дает нам ощутить, что мы погрузились в реальный изменчивый мир, с которым мы соприкоснулись в «Миссис Дэллоуэй». Все дело в том, что Вирджиния Вулф, обыгрывая приемы биографической прозы, точно так же вскрывает и обнажает свой собственный импрессионистический метод. Отчасти писательница иронизирует над собой, дистанцируясь от свойственной ей художественной манеры. В середине второй главы она ее даже не столько применяет, сколько интерпретирует, рассказывая читателю, словно критик или философ, об относительности восприятия времени и пространства. Вулф утрирует приемы импрессионистической прозы.

Как это происходит? В предыдущих романах мир, представленный в восприятии персонажа, все время меняется; эмоции развиваются, перетекают одна в другую, но никогда не формируются в идею, концепцию. Ведь иначе мы утратим ощущение бесконечной реальности. Теперь обратим внимание на то, что происходит в «Орландо». Герой испытывает эмоции, но они всегда приводят его к идее, к концепции или даже к банальному штампу. Иногда Вирджиния Вулф и вовсе сводит метод на нет, высказывая какую-то мысль, а затем «разворачивая» ее эмоциональную подоплеку. Читатель с легкостью обнаружит и другие способы обнажения механизмов импрессионистической прозы, например в третьей главе, где обыгрывается излюбленный прием Вирджинии Вулф – восприятие героя несколькими персонажами.

«Орландо» представляет собой пространство, где разворачивается удивительная игра в литературу, и потому оно при кажущемся отсутствии единства (с этого мы начали разговор о романе) совершенно однородно. Однако эта игра имеет гораздо более сложный характер, чем может показаться на первый взгляд. Ведь жизнь Орландо любопытным образом перекликается с историей английской литературы. Напомним, что Вирджиния Вулф была не только крупнейшей писательницей, но одним из самых влиятельных критиков своего времени, оставившим после себя огромное число статей и эссе.

И в «Орландо» она иронически обыгрывает разработанные ею самой методы критического анализа. В нескольких словах я постараюсь напомнить, в чем они заключались.

Мне думается, что эту статью, которую сейчас читатель пробегает глазами, Вулф вряд ли бы одобрила. Она не раз давала понять, что всякая попытка научно проанализировать художественное произведение, «измерить» его, разложить на составляющие равнозначна его убийству. Наука о литературе может рационально объяснить все в произведении, кроме самого главного, того, что рассудку неподвластно. Ведь это организм. В нем есть дух, свет, какая-то невысказанная тайна, которая как раз и делает его эстетически значимым. В большинстве своих эссе Вирджиния Вулф и пыталась передать свое ощущение этой тайны, каждый раз неповторимое, и сделать причастным к ней читателя. Ее внимание всегда было сконцентрировано не на художественной материи (как у автора этих строк), а на неуловимой интонации анализируемого ею художника, на каких-то внешних малозначительных деталях, которые читатель мог бы не заметить. Эссе Вулф заставляют нас погрузиться в сердцевину произведения, проникнуть по ту сторону языковых знаков, отделяющих нас от его души.

Но вернемся к «Орландо». Здесь безусловно присутствует описанный нами принцип работы эссеиста. Повествователь предлагает нам не исторический или научный обзор каждой из литературных эпох, а предоставляет возможность ощутить ее дух, взглянуть на нее так, как если бы читатель в ней жил. Нам прежде всего рассказывается о том, как люди воспринимали окружающий их мир. Повседневная реальность пропущена сквозь сознание Орландо, который живет последовательно в различных эпохах. Следовательно, то, что он видит, и то, как он это видит, отражает дух искусства соответствующего века.

Орландо елизаветинской поры, как и все искусство того времени, наделен умением различать все грани мира, переживать полноту каждого момента жизни. В эпоху барокко это ощущение дополняется мыслью о зыбкости ярких форм внешнего мира, о близости смерти и тлена, об иррациональных таинственных силах, управляющих Вселенной, – темы, которые легко можно обнаружить в стихах английских поэтов-метафизиков. Читатель, имеющий даже самое отдаленное представление о веселых и несколько легкомысленных нравах эпохи Реставрации, тотчас же поймет перемены, произошедшие с Орландо; герой (героиня) увлекается внешним обустройством интерьеров своего дома и задает роскошные пиры. Искусственный мир салонов, в которые попадает Орландо, и литература, исполненная рассудочности и здравого смысла, весьма точно передают атмосферу XVIII в. Наконец, ощущение размытости внешних форм действительности (романтизм), а затем противоестественной чопорности викторианской эпохи позволяет читателю почувствовать мировидение человека XIX в.