Вирджиния Вульф - Орландо

«Орландо» чрезвычайно сложен для понимания. Мало того, он зачастую вызывает недоумение даже у горячих почитателей или почитательниц Вирджинии Вулф (это на первый взгляд совершенно ненужное, но чрезвычайно корректное добавление, которое, надеюсь, оценят феминистки, одобрила бы и сама писательница). Действительно, совмещение приемов биографической и импрессионистической прозы, чередование языков различных литературных эпох вызывают ощущение, что в романе просто нет единства. «Орландо» можно прочитать как огромное эссе или своего рода историю английской литературы с конца XVI по ХХ вв. Но если Вирджиния Вулф ставила своей целью написать именно научно-критическую работу, зачем ей понадобился фантастический и совершенно неубедительный с точки зрения науки сюжет о человеке, живущем триста лет да еще сменившем за это время свой пол? Уж эти две «материи» абсолютно несовместимы. Конечно же, такая великая писательница, как Вирджиния Вулф, прекрасно понимала, что делает. И было бы непростительной наивностью обвинять ее в неспособности правильно выстраивать художественную эстетическую реальность. Именно она и принадлежала к тем художникам, которые умели создавать целостные, обусловленные собственными внутренними законами художественные миры.

Как нужно читать роман? Какие проблемы пыталась в «Орландо» решить Вирджиния Вулф? На эти вопросы мы и попытаемся ответить.

Появившись на литературной сцене, Вулф тотчас же вступила в жесткую полемику с современными ей писателями-реалистами – Дж. Голсуорси, А. Беннеттом и Г. Уэллсом. В своих знаменитых эссе «Современная проза» (1919) и «М-р Беннетт и миссис Браун» (1924) она критикует принцип стороннего взгляда, предполагающий, что рассказ ведется от имени всезнающего автора, который «объективно» оценивает происходящее. Возникает дистанция между автором (следовательно, и читателем) и изображаемой реальностью, включающей В себя также героя с его внутренним миром. С точки зрения Вирджинии Вулф, персонаж в романах, где правит сторонний взгляд, выглядит как набор заранее заданных свойств, которые читатель способен осмыслить рационально, но не в состоянии прочувствовать, пережить. Жизнь героя сводится к его биографии, а она превращается в основу сюжета. Но жизнь – это не только события, происходящие с человеком. Она шире и вбирает в себя мысли, переживания, несовершенные поступки, нереализованные и незасвидетельствованные возможности. Все это присутствовало в романах реалистов, но не работало, а оставалось незамеченным где-то на периферии. Ошибка реалистов заключалась в том, что позиция «стороннего наблюдателя» заставляла их следовать традиционным повествовательным формам, и в частности вводить связный (иногда чрезвычайно увлекательный!) сюжет.

Увы! Читатель любит книги с сюжетом. Они как-то привычнее. И не будем строить иллюзий. Читая любой роман XIX в., мы увлечены в первую очередь сюжетными коллизиями и раздраженно пропускаем абзацы, перелистываем страницы, где раскрывается внутренний мир героя. Нам не терпится узнать, что будет дальше, а остальное закономерно отодвигается на второй план. Таким образом, человек сводится к абстрактной схеме сюжета. Авторы вовсе не хотели, чтобы мы их так читали, но они нас спровоцировали…

Поэтому Вирджиния Вулф и обвиняла писателей-реалистов в недостаточной реалистичности. Жизнь в своей первозданности, непредсказуемости и изменчивости изгнана из их произведений. Она выглядит отмеренной, рассчитанной, логически выверенной. Вместо правдивого изображения действительности и человека реалисты предлагали читателю, по ее мнению, какие-то псевдообъективные, абстрактные схемы. Мир реалистического романа казался ей абсолютно неправдоподобным или, как сейчас модно выражаться, виртуальным.

В своих произведениях, предшествовавших «Орландо», например в «Миссис Дэллоуэй», Вирджиния Вулф отказывается от метода стороннего описания. Она заставляет читателя увидеть мир глазами своего персонажа. События, факты, явления действительности говорят не столько о себе, сколько о том, кто их воспринимает. Они становятся содержанием впечатлений, противоречивых и все время меняющихся. Таким образом, реальность предстает субъективно окрашенной, индивидуальной, а жизнь оказывается не статичной, как у реалистов, а изменчивой, зыбкой, движущейся. Этот метод усиливает реалистичность художественной действительности. Иллюзия виртуальности, неправдоподобия пропадает. Мы внутри изображаемого мира, а не вне его. С внешней биографии персонажа мы (на это, по крайней мере, надеется Вулф) переключаем внимание на внутреннюю жизнь.